
Осталась на днях у дочери, чтобы посидеть с внуками, пока их родители заняты «очень важными делами». Близнецы Ксюша и Миша как-то невероятно быстро превратились из орущих младенцев в деловых первоклашек и заядлых спортсменов.
Мы готовили уроки, играли, гуляли, потом снова готовили уроки, ходили на гимнастику и плавание. А ближе к вечеру, когда Ксюша села рисовать, Миша заскучал. Я предложила почитать, он побежал за книжкой, но вдруг закричал: «Бабушка, Ксюша меня ругает матом!» – и влетел ко мне на кухню. «Не может быть! – сказала я. – Что же такого она тебе сказала?» – «Она сказала «б…».
Я не успела даже ахнуть, как вбежала Ксюша с пояснениями: «Я не ругала его, ба, я просто сказала – «б…, как мне всё надоело», – невинно тараща карие глаза, выдала внучка.
Ну, пока сделаю паузу. Позднее расскажу, как я выкручивалась из этой ситуации.
А пока мне вспомнилось, насколько наивной я сама была в детстве. Мне было лет двенадцать, когда впервые в жизни услышала неприличный анекдот. Причём не от дворовых ровесников и даже не от родительских гостей. Вы не поверите, но анекдот рассказал сам Ростислав Янович Плятт! Разумеется, не мне, а каким-то своим подружкам-старушкам.
Мы с мамой отдыхали в актёрском санатории под Москвой, и Плятт тоже туда приехал. Помню, он был со сломанной ногой, ходил на костылях. И вот, прогуливаясь неподалёку, я услышала волшебный и узнаваемый за три версты голос пастора Шлага из «Семнадцати мгновений весны»! Голос вопрошал:
– А знаете ли вы, друзья мои, чем была больна мать Татьяны Лариной?
Бабульки (как сейчас понимаю, это были известные актрисы) отрицательно покачали головами.
– А я вам скажу, – продолжил Ростислав Янович. – У неё был тяжёлый цистит. Пушкин так и писал: «Бывало писывала кровью…»
Так вот, получив это абсолютно новое во всех отношениях знание, я понеслась как подорванная немедленно поделиться с мамой. А та, как теперь понимаю, повела себя не очень педагогично, она рассмеялась до слёз и тут же пошла рассказывать «новость» подруге.
Впрочем, когда дочка спросила меня, а точно ли она мне родная, ведь мальчишки сказали, что её нашли в капусте возле овощного магазина, – я тоже не удержалась от смеха. Но это же мамы, они молоды, смешливы и имеют право «поржать». А бабушка – другое дело. В общем, я выдала Ксюше такое:
– Видишь ли, ты уже большая, но в то же время ещё не взрослая, поэтому употреблять такие слова у тебя нет никакого права.
– А когда вырасту, бабуль, уже смогу? – поинтересовалась внучка.
– Ну… – замялась я. – Во всяком случае, ты сможешь решить, нужно тебе это или нет. И уверена, что всё равно не станешь так говорить.
Вот интересно, взрослая Ксюша вспомнит когда-нибудь эту сцену? И ещё более интересно, какими вопросами и ответами порадует нас следующее поколение?
Мы готовили уроки, играли, гуляли, потом снова готовили уроки, ходили на гимнастику и плавание. А ближе к вечеру, когда Ксюша села рисовать, Миша заскучал. Я предложила почитать, он побежал за книжкой, но вдруг закричал: «Бабушка, Ксюша меня ругает матом!» – и влетел ко мне на кухню. «Не может быть! – сказала я. – Что же такого она тебе сказала?» – «Она сказала «б…».
Я не успела даже ахнуть, как вбежала Ксюша с пояснениями: «Я не ругала его, ба, я просто сказала – «б…, как мне всё надоело», – невинно тараща карие глаза, выдала внучка.
Ну, пока сделаю паузу. Позднее расскажу, как я выкручивалась из этой ситуации.
А пока мне вспомнилось, насколько наивной я сама была в детстве. Мне было лет двенадцать, когда впервые в жизни услышала неприличный анекдот. Причём не от дворовых ровесников и даже не от родительских гостей. Вы не поверите, но анекдот рассказал сам Ростислав Янович Плятт! Разумеется, не мне, а каким-то своим подружкам-старушкам.
Мы с мамой отдыхали в актёрском санатории под Москвой, и Плятт тоже туда приехал. Помню, он был со сломанной ногой, ходил на костылях. И вот, прогуливаясь неподалёку, я услышала волшебный и узнаваемый за три версты голос пастора Шлага из «Семнадцати мгновений весны»! Голос вопрошал:
– А знаете ли вы, друзья мои, чем была больна мать Татьяны Лариной?
Бабульки (как сейчас понимаю, это были известные актрисы) отрицательно покачали головами.
– А я вам скажу, – продолжил Ростислав Янович. – У неё был тяжёлый цистит. Пушкин так и писал: «Бывало писывала кровью…»
Так вот, получив это абсолютно новое во всех отношениях знание, я понеслась как подорванная немедленно поделиться с мамой. А та, как теперь понимаю, повела себя не очень педагогично, она рассмеялась до слёз и тут же пошла рассказывать «новость» подруге.
Впрочем, когда дочка спросила меня, а точно ли она мне родная, ведь мальчишки сказали, что её нашли в капусте возле овощного магазина, – я тоже не удержалась от смеха. Но это же мамы, они молоды, смешливы и имеют право «поржать». А бабушка – другое дело. В общем, я выдала Ксюше такое:
– Видишь ли, ты уже большая, но в то же время ещё не взрослая, поэтому употреблять такие слова у тебя нет никакого права.
– А когда вырасту, бабуль, уже смогу? – поинтересовалась внучка.
– Ну… – замялась я. – Во всяком случае, ты сможешь решить, нужно тебе это или нет. И уверена, что всё равно не станешь так говорить.
Вот интересно, взрослая Ксюша вспомнит когда-нибудь эту сцену? И ещё более интересно, какими вопросами и ответами порадует нас следующее поколение?
Из письма Аллы З.,
Москва
Фото: Shutterstock/FOTODOM
Опубликовано в №8, март 2025 года
Свежие комментарии