Босоногий разносчик чурчхелы плотоядно чмокнул сложенные щепотью пальцы. Сравнение было неудачным. Персик – знойный, загорелый, смуглый фрукт. А она, единственная на пляже, была пышная и белая как молоко. Только утром приехала «с северов», сразу на пляж – и слепила глаза холодным округлым фарфором на фоне поджарых, обугленных солнцем купальщиц.
Под перекрёстным огнём жадных взоров – не только местных носатых брюнетов, но и отдыхающих благонадёжных мужей, – она огляделась и остановилась на нём. Не попросила – потребовала:
– Будьте моим мужем, – совсем как героиня известного фильма. Брови у неё досадливо надломились, что приходится объяснять такую очевидную вещь: – Фиктивным, понарошку на две недели отпуска. А то проходу не дадут.
Непонятно, почему выбор пал на него. Хотя как раз понятно: головастик, поправлявший очки, с ёжиком волос, откуда он растерянно вытряхивал пляжный песок, – мамин сладкий пирожочек, уж точно не будет склонен к поползновениям. Похож на рассеянного физика, прямиком перекочевавшего сюда из оттепельных шестидесятых годов.
Всё закончилось закономерно: они влюбились и поженились. Их даже звали одинаково – Кира и Кирилл.
Если думаете, что из статуса маминого сыночка он плавно перетёк в разряд помыкаемого женой каблука, – ошибаетесь. «Да наши отношения – настоящий домострой! Он вертит мною как хочет», – в доказательство она ерошила и целовала домостроевца и манипулятора в ёжик волос, такой же жёсткий, каким оказался его характер.
Вечерами они возвращались каждый со своей работы, на диване жались друг к другу под пледом озябшими обезьянками, хрустели дешёвыми вредными вкусняшками из пакетов и смотрели фильмы.
В одном прозвучала горькая фраза: «Думаете, легко жить, зная, что любимая женщина утром идёт на работу, а не в бассейн?» В конце фильма он, насупившись, пообещал: «Ты будешь по утрам плавать в бассейне. Не в общественном хлорированном, а в нашем собственном. С подогретой бирюзовой водой». Она умилилась и чмокнула его в мальчишеский вихор: фантазёр!
Он служил в снабженческой конторе. Если бы дело обстояло семьдесят лет назад, крутил бы счётную машинку и ходил в сатиновых, заляпанных чернилами нарукавниках.
Снабженческий коллектив смотрел в рот начальнице – от неё зависели категория, ставка, премия и отпуск летом. Она была кошатницей – и весь офис имел кошек и был в курсе кошачьих болезней, кормов и привычек. Кошка издохла – начальница завела собаку. Офис как-то враз возлюбил пёселей и переключился на собачью тематику: разве можно сравнивать друга человека – и каких-то презренных мурлык, тьфу.
Собаку украли, начальница погоревала, хотела перейти на морских свинок, но решила, что хватит с неё млекопитающих, то ли дело комнатные рыбки. Тут же у всех офисных завелись сачки, фильтры, литература по уходу за рыбками и телефон чистильщика аквариумов.
Из последнего китайского турне начальница контрабандой привезла крошечного аллигатора – тут-то контора и дрогнула.
Дома он это уморительно рассказывал, Кира хохотала: эх, ничего не изменилось со времён господ Гоголя, Чехова и Салтыкова-Щедрина!
Чтобы не застрять в пробках, им приходилось вставать и спускаться в чернильное морозное, железное утро в 6.30 утра. Пока прогревалась машина, вслух мечтали: эх, почему я не бьюти-блогерша, которая дрыхнет до обеда? Или не наследница бабушки с квартирой на Тверской-Ямской, сдавала бы и постигала сейчас дзен под пальмами.
А я почему не абхаз, который целыми днями сидит на корточках, цыкает и играет в нарды? Почему, в конце концов, я не толстый кот твоей мамы, который просыпается лишь для того, чтобы слопать отварную грудку индейки и фермерскую ряженку (сама тёща жила на остатки пенсии). Почему, почему…
Отсюда у него родилась совершенно детская заносчивая мысль: хватит влачить жалкое существование, работая на чужую взбалмошную тётю. Завести собственное дело, стать независимым, самому распоряжаться временем, собой…
Кира пришла в восторг, захлопала в ладоши, а у тёщи в голосе звякнул лёд: «Интересно, на что вы будете жить?»
Тёща, по его мнению, была меркантильная, недалёкая и приземлённая женщина. На все апокалиптические прогнозы – пролёт астероида, скачок доллара, подсчёт голосов в Мичигане – она выключала телевизор, хватала авоську и бежала покупать макароны. Макаронными изделиями были забиты лоджия и антресоли.
На государство не надеялась и относилась к нему с большим подозрением, понимая, что оно рассматривает прожорливых и плодящихся словно кролики пенсионеров – как прямую диверсию против экономики страны. И, того гляди, в скором времени будет горячо поощрять стариков переходить улицу на красный светофор, прогуливаться в наушниках перед электричкой, рыбачить на первом тонком льду и собирать грибы в непроходимых болотах.
Кира ничего не соображала в его новоиспечённом мебельном бизнесе и не стала его помощницей и правой рукой. Она принесла гораздо больше пользы, не путаясь под ногами. Не бегала жаловаться маме, не совала по-бабски палки в колёса, не выносила мозг за нищету, в которую они погрузились, за промахи, которых он совершил воз и маленькую тележку.
Просто шла в ванную поплакать, потом умывалась, потом ерошила его вихор и вздыхала: «Ничего, выкарабкаемся». Из долгих и поначалу бесплодных командировок он возвращался худой и чёрный – только глаза фанатично светились. Она давала ему выспаться, а потом в постели давала то, что испокон веку вдохновляет и придаёт неслыханный прилив сил и уверенности любому мужчине.
Какая наивность полагать, что бизнес – это свобода. Он тогда ещё не знал, что своё дело – это как ребёнок. Маленький спать не даёт, подрастёт – сам не уснёшь. В полтретьего ночи – ни в одном глазу. Поворочавшись, включал и отворачивал лампу, чтобы не разбудить её, набрасывал что-то в планшете, стирал, снова набрасывал.
Почему мебельное дело? Может, проснулись гены прадеда-краснодеревщика. А ещё он рос в семье военного, где три переезда равны одному пожару. А когда переездов не три, а, образно говоря, тридцать три?
Попробуй разбери-собери стенки и кухонные гарнитуры производства СССР – иначе в дверь не пролезут. Обычно этим занимались солдатики, но как-то отец взял увольнительную, стучал молотком, ковырялся пассатижами, выкручивал ржавые, вросшие, рассыпающиеся шурупы. И, рассвирепев, выдирал – куски ДСП и фурнитура по комнате рикошетом летели.
Сослуживец потом похвалил: «Молодец. Я свою разбирал неделю. Потом сутки пил». Вот что значит советское качество! Видимо, мебельщики в своих НИИ полагали, что новосёлы и их потомки осядут в квартирах на столетия. Что люди в принципе не обмениваются, не съезжаются, не дислоцируются по месту службы. И с адским трудом собранное, подогнанное чудо будет выситься нерушимо на своём месте до скончания веков.
Грянуло третье тысячелетие – а мебельные залы были по-прежнему забиты корпусными шкафами, многосекционными горками, буфетами и стенками-гробами: неподъёмными, под купеческую старину, под дуб и красное дерево, с цыганскими золочёными витыми ручками.
Начинал с гаражей, где выпекал с другом Валиком первые блины комом. Деньги дала тёща – с поджатыми в шнурочек губами. Всем убитым видом демонстрировала: выбрасываю псу под хвост, да дочку жалко – связалась с нищебродом, с горюшком луковым, какой из него, прости господи, бизнесмен.
А ведь за дочерью ухаживал Валик – о таких говорят: и скоком и боком, блоха в ногах не задохнётся. Покрутился в ларёчном бизнесе, обжёгся и быстро просочился на казённые харчи, на хлебное место в мэрию: сухо, тепло, безопасно.
Валик сразу предупредил: у кого низкий болевой порог, в бизнесе делать нечего. В идеале – полное отсутствие рецепторов боли, как у маньяков.
Тут, Кирюша, нужен особый склад характера. Морду валенком – и вперёд. Тебя в дверь – а ты в окно. Тебе Иван Иваныч в рыло плюнет, а ты утрись: «Дождик-то какой благодатный, Иван Иваныч». Помни: на сердитых воду возят. И да: никогда, никогда не держи яйца в одной корзине.
Валик свёл его с директором отделочной фирмы, который искал недорогого и надёжного поставщика встраиваемой мебели. Входит новосёл в квартиру – пустую, белую, просторную, масса воздуха. Дышится легко, ничего не давит. А всё потому, что не забита мебельными монстрами и пылесборниками из лохматого бабушкиного прошлого. Дотронешься до стены – легко поедет в сторону. Нажмёшь мягкие пружинки – выдвинутся ящики и ящички. И снова гладкая стена.
Подавишь кнопку, вдруг из ниоткуда разложится диван и также бесшумно соберётся обратно. Фантастика!
Прошло пятнадцать лет. Он уже перебрался из гаражей ближе к центру. Цеха – деревообработка, отделка, сборка. Склады, громадный магазин. Людей набирал придирчиво, подолгу беседовал, присматривался. Зато и зарплата шестизначная.
В закутке пилил, стучал и строгал дядя Лёня по прозвищу Три Четырнадцать: вырезал авторские этажерки чудакам, охотникам за стариной. Простым лобзиком, фрезой и стамеской плёл такой замысловатый ажур, такую деревянную вязь – вологодские кружевницы обзавидуются. Дядю Лёню он подобрал у «разливайки», отмыл, отскрёб, вылечил в лучшей клинике.
Но самым-то действенным лекарством было дерево, его запах, живая упругость и мягкость. Самородок, гений дядя Лёня материал чувствовал, будто брата по крови. «Мальцом был, мать ножом по разделочной доске стучит – а я в рёв: мамка, дереву больно! Полы моет – мамка, куда воду льёшь, гниёт!»
– Ты, дядя Лёня, у нас дизайнер. Художник! Скульптор! – Кирилл не скупился на лесть: художники без неё вянут как цветы. – Творишь эксклюзив!
Непривычный к комплиментам дядя Лёня скромничал, девичьи рдел:
– Выдумал эксклюзив какой-то, три четырнадцать. Столяр, да и всех делов. Деревяшечник.
По выставочному залу зеваки бродили, как по параллельной вселенной. Женщины тормошили мужей: «Я, Вань, такую же хочу». Подпрыгивали на белоснежных диванчиках – пришлось застелить тонкой плёнкой.
Как-то раз в кабинет ворвалась пьяненькая гражданка: «Диваны клеёнкой кроешь, брезгуешь трудовыми задницами? Натуральное дерево за кордон гонишь – а нам опилки с клеем? У, буржуи, не добил вас товарищ Сталин!»
Гости приходили в их коттедж, и первые слова, которые сами собой у них вырывались: «Ну-у, раскулачивать пора». Слова были искренними, от души.
Ничего-то не поменялось за сто лет. У Кириллова прадеда сожгли лавку, конфисковали деревянную мастерскую, жнейку и трёх лошадей. Двух сразу забили – кормить мясом городских в столовках. Даёшь индустриализацию неслыханными темпами! Прадеда с семьёй сослали за Урал: а не высовывайся, умнее других, что ли?
Коттедж был скромный – размером с гостевой домик у Валика. И бассейн не такой большой, как показывают в фильмах, – а нам хватает.
Однажды Кира вот так вышла, вся в водяных жемчужинках, накинула махровое полотенце и отжимала волосы. Увеличьте Венеру в полтора раза, с сохранением пропорций, – это она и есть. Пэрсик! Из-за калитки за нею с большим одобрением наблюдали двое мужчин. Импозантных, в костюмах. Будь при них шляпы – приподняли бы и раскланялись, как в английских фильмах.
Негромко переговорили с мужем и уехали. Потом выяснилось: это была «крыша». Да, вот такая: не жующая жвачку, не в китайских костюмах «адидас», не в кедах. Бабла поднял, а с уважаемыми людьми не делишься. Нехорошо. Это был привет из романтических девяностых.
Валик, тогда уже первое лицо региона, приезжал на шашлычок, жаловался: нет положения хуже губернаторского. Трубы гнилые, медики нищие, пенсы злые. А в Москву 80 процентов налогов вынь да отправь. Потом объедки возвращаются, но уже на условиях строительной мафии, которая щупальцами пронизала всю страну. Губернаторы от неё воем воют.
Однако же было видно, что Валик себя не обижал: приехал на синем «бумере», а в прошлый раз – на чёрном «крузаке».
Рассказывал про инцидент на последнем совещании. Чинопёр – ты его знаешь – взъелся на владельца маленькой сети продуктовых магазинов. Махал забинтованным мизинцем:
– Я вот ездил в командировку. А где в это время был ты?
– Полки заполнял. Людей кормил, – ответил тот просто. – И не «ты», а «вы». Тыкать себе дома в попу будешь.
Кое-как общими усилиями замяли скандал. Валик сокрушался: общество заражается агрессией со скоростью коронавируса. Если верить соцопросам, у него, Валика, искренняя и бурная поддержка 90 процентов. А он не радуется, ибо сказано: толпа, которая аплодирует твоей коронации, будет так же аплодировать твоей казни.
Уезжая, посоветовал Кириллу усилить охрану. Запирайте етажи, завтра будут грабежи. Это уж как у нас принято. Сначала долготерпение, возводимое в ранг святости и великомученичества. Потом клапан срывает, слепые от ярости глаза шарят в поисках виноватых – как правило, не там и не тех.
Она осторожно спросила: «Кирюша, может, не время устраивать «чёрную пятницу»? Стоит ли привлекать внимание, собирать толпу, злить людей?»
Дела у них шли неплохо и без всяких акций, в рекламе не нуждались – работало сарафанное радио. Импортом благоразумно запасся впрок. Но не будешь же нарушать традицию.
Народу набилось – не протолкнуться, продавцы-консультанты сбивались с ног. Вот ведь: время суровое – а люди думают о гнезде, об уюте, о красоте. О будущем думают. Дежурили ночью, кто спал в машинах, кто жёг костры. Знали: у него всегда честные скидки. А не как у других: накануне задерут цены, а потом минусуют 2 процента с барского плеча.
Ночью позвонили: пожар. Полыхнуло в сборочном, перекинулось на склад, на парковку с машинами, на магазин. Не держи яйца в одной корзине…
Горело жарко и красиво: с треском, фейерверками. Утром рабочие потерянно бродили по тлеющему пепелищу, как мураши по разорённому муравейнику. Навстречу попался дядя Лёня – вдрабадан, еле держится на ногах. Махнул бутылкой: «Айда, Кирюха, три четырнадцать! С этим народом к-каши не сваришь, н-нечего и з-затевать».
Сынок Олежка в своей комнате учил урок по литературе:
…И широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только – жить в эту пору прекрасную
Уж не придётся – ни мне, ни тебе.
За стеной воцарилась тишина. Потом сын вырос в дверях – мордочка озадаченная и одновременно сияющая. В руках тетрадка:
– Пап, мам, этот стих неправильный, плохой. Я переделал:
– Знаю, что жить в эту пору прекрасную
Всё же придётся и мне, и тебе!
Я молодец, да? Пап, мам, почему вы молчите?
…Он спустился в чернильное морозное железное утро в 6.30. Пока машина прогревалась, ввёл в навигатор базу стройматериалов в соседней области. Чудо, но вчера огонь не тронул парковку, где стоял только прибывший японский обрабатывающий станок: взял на кредит в 60 миллионов. Нужно было возводить новое помещение. Начинать всё почти с нуля.
Надежда НЕЛИДОВА
Фото: Shutterstock/FOTODOM
Свежие комментарии