Актриса Виктория Тарасова стала популярной после исполнения роли следователя Зиминой в сериалах «Глухарь», «Пятницкий», «Карпов». – До этой роли мне не приходилось драться и кого-либо бить. Для меня это стресс, – признаётся мне Виктория. – А в «Пятницком» очень жёсткие сцены. В одной серии моя героиня Ирина Зимина должна была надавать пощёчин.
Пока репетировали, всё шло нормально. А когда стали снимать крупный план, я по неопытности залепила пощёчину со всей дури – так, что моя пятерня отпечаталась на щеке у актёра, у него аж слёзы выступили. Конечно, после съёмок я попросила прощения. Потом нашему сценаристу Илье Куликову сказала, чтобы он для моей героини не писал больше таких жестоких сцен. Честно говоря, в этом сериале я так вошла в роль Зиминой, что меня даже коллеги побаивались. Однажды актёр Андрей Сорока сказал: «Вика, не смотри на меня так».Известно, что писатель Константин Симонов завещал после смерти развеять его прах. В советские времена такое, хотя и практиковалось, но редко и было осуждаемо обществом. Тем не менее, когда в 1979 году скончался писатель, его сын Алексей Симонов решил всё-таки исполнить последнюю волю отца. – Никакой специальной тайны мы из этого не делали, но и официально не объявляли, – рассказывает мне Алексей Кириллович. Между прочим, по паспорту Симонов-старший был Кириллом, а Константин – это его псевдоним. – Да, мы все знали, что он завещал развеять свой прах над Буйничским полем, это теперь окраина Могилёва. Там он в июле сорок первого года оказался свидетелем страшного боя и описал это событие в своих произведениях «Живые и мёртвые» и «Сто суток войны». Но, когда Симонов умер, мы не знали точно, где в Белоруссии находится это поле. Чтобы приехать туда и устроиться в гостиницу, дозвонились в местный райком партии и попросили посодействовать – мол, едем по местам юности Константина Симонова. Ну да, получился такой небольшой обман. А «сдал» нас военком Могилёва, который когда-то уже ездил с моим отцом на это поле. Мы попросили его показать место. Когда приехали, военком с ужасом узнал, что мы собираемся делать на этом поле. Мы вернулись в Могилёв, и в гостинице нас уже ожидали восемь партийных работников. Просто пришли познакомиться. Но никаких выговоров или порицаний не последовало. К тому же им это было выгодно – Симонов прославил Могилёв. Правда, потом за целый год ни одно СМИ не написало об этом событии. Потому что не знали, как к нему относиться.
Алина Покровская считает себя в большей степени театральной актрисой. В кино снималась мало, но всё-таки главная её кинороль – это Люба Трофимова в фильме «Офицеры». – Съёмки в тот день проходили в горах, – рассказывает Алина Станиславовна об одном случае. – В ущелье по неширокой дороге ездил уазик с оператором Михаилом Кирилловым, а мы должны были скакать по обочине. С другой стороны находился глубокий ров с острыми камнями на дне. Скакать требовалось корпус в корпус: впереди Василий Лановой, потом я, позади – Георгий Юматов. А у меня был конь Адлер, его привели с ипподрома. Он привык к соревнованиям и не выносил вида какого-то хвоста впереди: у него срабатывал инстинкт лидера. И вот он стал обходить лошадь Ланового. При этом выскочил на асфальт, поскользнулся, ударился о лошадь Ланового, и мы стали заваливаться в ров с камнями. Юматов увидел и закричал: «Вася, Вася, у Алины лошадь понесла!» Я, конечно, испугалась. Мой Адлер уже наклонился и практически падал, но тут с одной стороны меня перехватил Василий, с другой – Юматов. Они меня и спасли.
Однажды уже известный артист Леонид Утёсов обнаружил у себя в почтовом ящике извещение о поступлении бандероли на его имя. Пришёл на почту. Женщина в окошке, не глядя на Утёсова, потребовала паспорт. Но документ в то время находился на прописке. Артист упрашивал выдать бандероль без паспорта, но женщина оказалась непреклонна. – Эта ситуация напомнила мне недавно прочитанную историю о Карузо, – рассказывал Леонид Утёсов. – Он пришёл в один из римских банков, чтобы получить деньги. Клерк попросил паспорт. Карузо сказал: «Паспорта у меня при себе нет, но я Энрико Карузо». «Я знаю, что есть такой знаменитый тенор, но не обязан знать его в лицо». Тогда Карузо встал в позу и запел «Смейся, паяц…». Служащие и клиенты банка замерли. Когда Карузо закончил, чиновник со слезами на глазах проговорил: «Ради святой Мадонны, синьор, простите, что я посмел усомниться. Пожалуйста, вот деньги». И выдал ему крупную сумму. Мне была нужна всего лишь бандероль. Я встал в позу и запел:
– Раскинулось море широко… Дама вскочила со своего места и громко закричала:
– Гражданин, прекратите хулиганить, или я позову милиционера!
Известно, что у Зиновия Гердта было великолепное чувство юмора. Он любил подшутить над своими друзьями и знакомыми. – Вы никогда не наблюдали за людьми, у которых начисто отсутствует чувство юмора? – как-то во время нашей беседы сказал Зиновий Ефимович. – А я таких людей коллекционирую. Была у нас в Театре кукол администратор по имени Сара. Хорошая женщина, человечная такая, но совершенно без чувства юмора, моих шуток никогда не понимала. Нет, не обижалась, но не понимала. Даже однажды сказала: «Когда-нибудь тебя твои розыгрыши подведут». Так и случилось. Однажды мы приехали на гастроли в Новосибирск. Расположились в гостинице, и я пошёл погулять. Спускаюсь в холл и вижу нашу Сару, которая в окошке администратора о чём-то разговаривает, что-то требует. Я узнал её по пышному, выдающемуся заду. Машинально схватил её за это выдающееся место и начал трясти. Та оборачивается… Оказалось, это была не наша Сара, а совсем незнакомая женщина. Мог ли я вообразить, что есть на свете ещё одна с формами подобного масштаба? Я лихорадочно соображаю, что идеальный выход из ситуации, в которой оказался, – умереть на месте. И действительно, со мной начинает происходить нечто подобное: сердце замирает, кровь перестаёт течь по жилам; я с головы до ног покрываюсь липким холодным потом. Женщина хватает меня за шиворот, не давая грохнуться на пол; бьёт по щекам ладонью и приговаривает: «Ну-ну, бывает, не умирайте… Ну, пусечка, живите, я вас прошу! С кем не случается – ошиблись жопой!» Оказалось, она – доктор химических наук, профессор, большая умница. Мы с ней подружились.
Сын народного артиста СССР Евгения Весника рассказал мне, как его папу однажды надолго отлучили от телевизионного эфира. Скандал произошёл 10 ноября 1974 года на концерте, посвящённом Дню милиции. Сначала со сцены артист прочитал отрывок из юмористического сборника болгарских писателей «Габровские уловки». Его выступление настолько понравилось зрителям, что те попросили продолжить. И тогда Весник прочитал монолог Городничего из гоголевского «Ревизора». Когда он произнёс «Вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего…», телережиссёр случайно показал тех, кто сидел в первом ряду, а это сплошь генералы. Надо заметить, что «милицейские» концерты в советские времена шли в прямом эфире. Евгения Весника надолго убрали с телевидения.
А этот рассказ – от дочери другого народного артиста СССР, Анатолия Папанова. – Однажды Театр сатиры был на гастролях во Владивостоке, – вспоминает Елена. – И там папа с художественным руководителем театра Валентином Плучеком решили вести здоровый образ жизни – рано утром, до завтрака, плавали в море. Как-то раз заплыли очень далеко. Плучек спрашивает: «Толик, куда мы так долго плывём?» На что папа ответил: «Вот теперь мы можем тут поговорить о политике». Валентин Николаевич рассказывал, что тогда от смеха чуть не захлебнулся.
Ещё одна байка из жизни сотрудников Театра сатиры. Сдавали спектакль по пьесе Григория Горина и Аркадия Арканова «Банкет». Все собрались, а одного из авторов, Горина, нет. Через час появляется, запыхавшийся, и как ни в чём не бывало начал пробираться на своё место. Художественный руководитель театра режиссёр Валентин Плучек стал его ругать. В конце своего монолога спросил: «А всё-таки что вас могло задержать на целый час? Где вы были?» На что Горин с наивным изумлением произнёс: «Как где? Я был с женщиной». После чего Плучек спокойно сказал: «А! Тогда извините!»
Певица и композитор Марина Хлебникова в разное время увлекалась и гаданием, и гороскопами, и прочими предсказаниями. Все эти увлечения прошли, но она верит в вещие сны. – Несколько лет подряд мне снился один и тот же кошмар: я стою на вершине какой-то горы, невдалеке красивый лес, небо такое голубое-голубое. В общем, пейзаж просто чудесный, – делится со мной Марина. – Вдруг чувствую внутри какую-то тревогу, предчувствие чего-то ужасного. Кажется, вот-вот что-то произойдёт! И в этот момент я просыпаюсь в ледяном поту! Что это за сон, к чему он – непонятно. Спрашивала друзей, которые любят почитать сонники, – никто ничего объяснить не может. И вот проходит время, и на гастролях по Уралу мы отправляемся с друзьями гулять в горы. Замечаю у вершины одной скалы огромную кучу камней. Вроде бы ничего особенного, но мне эта картинка показалась такой живописной. Прошу друзей сфотографировать меня на вершине этой громады. Забралась повыше, встала на самый верхний камень. Огляделась вокруг и вдруг поняла: это я уже видела в своём навязчивом сне. Пейзаж один в один! Мне стало так страшно, что невольно сделала насколько шагов назад и оказалась на небольшом приступочке. И тут гора камней, на которой я только что стояла, ожила, огромные булыжники с грохотом и большой скоростью покатились вниз. Я стояла, смотрела с ужасом и понимала, что только неведомая сила, что-то свыше спасло меня! Вот и не верь после этого снам.
Этот рассказ – от дочери народного артиста СССР Михаила Жарова. Она снималась вместе с папой в фильмах о деревенском участковом Анискине. – Помню смешной эпизод на съёмках, – делится Анна Ивановна. – Играем эпизод, когда в классе проходит сбор пионеров. Я играла пионервожатую. И к нам приходит Анискин. А отец не выучил текст. Тогда он написал на разных листках по одному предложению из своего монолога и разложил на парты. Так и снимали: Анискин ходит среди пионеров, по ходу внимательно смотрит на каждую парту и произносит речь. Мы еле от смеха сдерживались.
Как-то раз театр «Современник» был на гастролях в Риге. Актёры жили в Дубулты, и там выяснилось, что именно в этом месте работает единственный в СССР ночной ресторан, в котором ко всему прочему есть стриптиз и ночные танцы. Естественно, после спектакля, торжественно открывшего гастроли «Современника», все собираются в этот самый ночной ресторан. Артистки надевают свои роскошные платья – Лаврова, Вертинская, Дорошина, сама Волчек. Мужчины в костюмах. И, конечно, среди всех Антон Табаков и Денис Евстигнеев – им по 10–12 лет. Они тоже в костюмах, галстучках. Подходят к ресторану, в дверях стоит благообразный швейцар, который плохо говорит по-русски. Вдруг он видит младших Табакова и Евстигнеева, у него на лице ужас: «Детям нельзя! Нет, нельзя!» – кричит и руками перекрывает вход. Все останавливаются в растерянности, не понимают, что делать: родители же не пойдут без детей. И вдруг подлетает Олег Табаков и громким шёпотом буквально кричит: «Как вы можете! Как вам не стыдно! Вы же их оскорбили! Лилипуты тоже люди!» Швейцар просто обалдел – и пропустил.
В Москве Аркадий Райкин всегда останавливался в номере 1212 гостиницы «Москва». На постоянное жительство из Ленинграда в столицу артист перебрался только в 1982 году, за пять лет до смерти. Однажды он на спор переоделся в официанта и, договорившись с персоналом, понёс заказы в номера. В первом номере оказались дамы, которые даже не обратили на него внимания. A вот в следующем грузин, приглядевшись, спросил «официанта»: «Вам говорили, что вы похожи на Райкина?» «Да, – отвечает артист, – знаю». «И вы никогда его не видели?» – удивляется грузин. «Нет». «Вот, – мужчина полез за деньгами, – обязательно сходите на его концерт». Вечером на спектакле Райкин увидел постояльца в первом ряду. В конце вечера, когда артист кланялся, он не удержался и подмигнул грузину, на что тот вскочил с места и начал что-то торопливо объяснять соседям. Видимо, рассказывал, как завтрак в номер ему подавал сам Аркадий Paйкин. Олег ПЕРАНОВ Фото автора
Свежие комментарии