Сколько попрошаек я видел, но этого человека забыть невозможно. Хорошо помню его до сих пор, будто беседовал вчера. Помню каждую деталь лица, хотя нищих вообще сложно запомнить. Они одеваются неброско и практически одинаково, а главное, у всех практически одно лицо. Бородатое, не всегда мытое, с сеточками морщин, слегка разрезающих багровый пейзаж «алкогольного загара», взгляд всегда опущен вниз.
Женщины тоже слабо отличаются друг от друга: в платочках или, напротив, с показным «взрывом макаронной фабрики» на голове, на лицах будто застыли скорбные античные маски.Но то прохиндейское лицо оказалось таким колоритным, словно в нём отразилась вся история падения рода человеческого, а сам человек только что сошёл с полотен Босха. Этакая призма, сквозь которую виден весь спектр людских грехов. Представьте карикатурный красный нос картошкой, характерную выпяченную нижнюю губу, крохотные тёмные свиные глазки, рот, полный гнилых зубов, – и сразу поймёте, что я имею в виду.
Обычно нищие скромно кучкуются у храмов, зорко высматривают щедрые души у входов в магазины, проходят живой рыбацкой сетью по вагонам электричек и метро. А этот тип стоял на паперти и ухмылялся.
– Подайте на хлебушек, – обращался то к одному, то к другому человеку, спешившему на службу. – Есть нечего.
У меня как раз в рюкзаке были полбуханки чёрного и осколок колбасы – забыл вчера вынуть, когда ходил в магазин.
– На, возьми, – вручаю обездоленному.
«Босх» с таким презрением сверкнул на меня глазами, что мне даже стало неловко за свой радушный жест.
– А денег нет, что ли?
– Только мелочь, – ответил я и начал рыться в кошельке. Выудил несколько монет: – Держи.
– Это не деньги, – скривился нищий. – Себе оставь.
От хлебушка, который просил, он также брезгливо отказался.
Я ничего не сказал в ответ, поспешил на службу. Но постоянно возвращался мыслями к тому человеку. И как таких вообще носит земля?
– Вот же гад какой! – негодовала сестра, когда я рассказал ей об этой истории. – Мошенник! Надо было швырнуть ему прямо в рожу эту мелочь.
Признаться, в первые секунды после ответа «Босха» меня посетила похожая мысль.
– Нет, пусть живёт, Бог с ним, – вздохнул я. – Это было просто испытание.
– Какое ещё испытание? – рассмеялась сестрёнка. – Разве что такие люди постоянно испытывают терпение Божие. Тогда да, это испытание.
Я понимал негодование сестры, но думал совсем о другом. А вдруг этот человек на самом деле – юродивый? Мы тогда боялись юродивых, в те времена их ещё можно было встретить в храмах. Говорят, такие люди видят насквозь, могут всю твою судьбу предсказать, хотя ты этого совсем не хочешь. Может, и этот человек мне попался неспроста?
Что если его взгляд – хорошо закамуфлированное снайперское око ангела? Вот ангел и прищуривается, взвешивая твою душу на весах: «Десять заповедей, говоришь? Нагорная проповедь? Вот сейчас и посмотрим, какая у тебя Нагорная проповедь внутри». И на поверку ты оказываешься раздавлен самыми обычными вещами, которые обязан терпеть. А значит, никакой ты не христианин, а так себе – зеркало тех самых пороков, которые высмотрел в другом человеке.
– А ты думаешь, нам с ними легко? – вздыхала знакомая монахиня, когда я поведал ей о столкновении с «Босхом». – Приходится гонять, потому что иной раз люди из-за попрошаек спокойно пройти в церковь не могут. Некоторых отводим в трапезную, кормим и предлагаем немного поработать в благодарность. А они поедят, для вида помашут мётлами, но через пять минут и след простыл. Денег дашь – пропьют. Вот и думай сам: и помочь, по Евангелию, надо, да помочь нельзя.
А вот наш священник, правда, придерживался иного мнения:
– Конечно, когда хочется творить дела милости, сознание сразу рисует образ смиренных евангельских нищих, – говорил батюшка. – Или беззащитных русских старичков с котомками – светлых, добрых, несчастных… Слёзы сами текут из глаз. Но вся закавыка в том, что полюбить таких легко, для этого не нужно делать никакого движения души. Любить добреньких и чистеньких всегда приятно, но мы забываем об одной хитрой ловушке на этом пути: любя тех, кто тебе приятен, ты в конечном итоге любишь не их, а самого себя. А ты попробуй полюбить грязненьких. По-настоящему мерзких, тех, с кем ты никогда в жизни не разделил бы трапезу и ни за что не пустил бы в дом. Правда в том, что только в этом случае мы учимся настоящей милости, растём над собой, превозмогаем свои немощи, делаем усилие, начинаем по-настоящему любить и прощать.
– Но вы же сами им подаёте, помогаете, хотя прекрасно знаете, что они эти деньги пропьют, – слова батюшки, хоть и правильные, привели меня в ступор. – Какой смысл поощрять грех? Они опустятся из-за наших милостей ещё ниже.
– Господь не сказал «суди», – заметил священник. – Господь сказал «дай».
Прошло много лет. Нищие по-прежнему проносились мимо моего взгляда калейдоскопом неразличимых лиц, пока однажды мне снова не довелось познакомиться с ними поближе.
В нашем храме есть два основных входа: на службу обычно все проникают через главный, а после литургии покинуть церковь можно и через боковой. Это очень удобно, особенно во время крестного хода, поскольку народ не толпится сзади, пытаясь выйти, а чинно проходит вперёд.
Разумеется, в воскресные и праздничные дни у обоих входов дежурит нищая братия.
В тот день я опаздывал на службу, вдобавок меня отвлекло важное сообщение, на которое пришлось срочно отвечать. Невольно задержался, не дойдя до крыльца считаные метры. Встал сбоку и, пока отвечал на сообщение, оказался невольным свидетелем разговора четырёх попрошаек.
Они никого не видели, меня скрывало высокое крыльцо со ступеньками. Однако я заслушался, ведь прежде никогда не догадывался, о чём беседуют нищие без посторонних глаз.
Разговаривали трое мужчин и одна женщина.
– Сегодня что-то совсем хило, – вздохнул один мужчина. – Мало народу. Плохо люди стали на службу ходить, Бога совсем не чтут.
– Ой, смотрите, какой верующий нашёлся! – услышал я насмешливый женский голос. – Сам-то чего не в храме? Чего земные поклоны не бьёшь?
– А сама что тут торчишь? Или весь лоб в молитвах расколотила? Вот и помалкивай.
– Да ладно тебе, Гош, – женщина перешла на примирительный тон. – Я ж шутя.
– Не народу мало, а мы сегодня поздно пришли, – заметил другой нищий. – Водосвятный молебен раньше начался, когда все уже были в храме.
– А ведь точно, Васьк, – согласилась дама. – Что-то мы оплошали сегодня. Надо за расписанием служб почётче следить. Блин, чё раньше-то не сказал?
– Да я сам только щас понял.
– Ладно, нормально. Значит, на выходе подадут, это даже лучше. Люди после службы не такие злые, все такие благостные, добрые… А Зинка, дура, стоит только перед службой. А мы-то умненькие!
– Клав, у тебя с утра что, совсем головушка бо-бо? Зинка давно у другого входа ждёт. И ей больше дают, она маленькая, её всем жалко. Так что это ты дура, а не Зинка.
– Щас как дам в рыло!
–Тише вы! – шикнул третий мужчина. – А то кто-нибудь настоятелю доложит.
– Договаривались ведь: с бодуна на паперти не стоять, – не унимался Зинкин «критик». – А ты вчера опять набралась!
– Так праздник же!
– Из-за тебя нам вообще ничего не подадут, так что устрою тебе такой праздник, мало не покажется!
– Ну хватит уже.
– Ладно, всё, – согласился мужик. – После перетрём. Щас постоим ещё минут двадцать и в «Магнит», там сегодня распродажа. Может, и просрочку выкинут.
– Сам жри свою просрочку.
– Надо сейчас затариться, пока очередей нету, – пояснил Васька. – А то пенсионеры нахлынут, будем стоять к кассе полчаса. И никто ведь не пропустит!
– Да, с чекушкой сейчас мало кто пускает без очереди. Все важные такие стали, время экономят. Словно себе семь жизней намерили. А ты стой и мучайся.
Нищие замолчали на минуту. Я уж собрался идти в храм, как они снова начали держать «совет в Филях».
– У тебя сколько сегодня?
– Восемьдесят пять.
– Не густо. У меня двести тридцать.
– А у меня пара соток.
– У меня сто шестьдесят с копейками.
– Кстати, у меня ещё двести с прошлого раза осталось. Вроде на три набирается. Жаль, на нормальную закусь не хватит.
– Может, до конца всё-таки подождём, ещё набросают?
– Не, ждать не будем, сразу пойдём. Жарковато сегодня.
Мужик рассмеялся:
– Клав, ну как знаешь, тогда Зинка все сливки соберёт.
– Вот гадина! Не, будем стоять.
– А как же кладбище? Ты ж говорила, что потом идём на кладбище?
– Блин, точно. Совсем забыла. Сегодня же Родительская, маму надо помянуть. Потопали, а то на кладбище вообще не протиснемся. В «Магнит» сходим, и сразу туда.
– А как же Зинка?
– Да пусть сегодня жирует. А мы на кладбище отыграемся. Может, и там кто-нибудь подаст. Слышь, Вась, ты… это… на меня не злишься?
– На фига на тебя злиться?
– Тогда сходи, возьми в храме свечки на помин, а то от меня несёт. Батюшка им велел для нас оставлять, дадут бесплатно. На кладбище помолимся.
– Клавк, а на кой это тебе?
– Говорю ж, Родительская сегодня. День святой. А я маму помню, хоть она меня и лупила постоянно. Да и батюшка просил нас молиться по возможности. Зря, что ли, стоим у храма? А вам лишь бы бухать!
– Ну чего ты опять завелась? Ладно, пошли. Сейчас только за свечками заскочу.
– Давай, а мы пока в «Магнит», там встретимся.
– Нет уж, вы опять свинтите, давайте все вместе.
– Только одна нога здесь, другая там.
Спустя некоторое время с крыльца спустились трое мужчин и высокая, не очень опрятная женщина неопределённых лет, шедшая с одним из мужиков под ручку. Чуть пошатываясь, они побрели в сторону ближайшего магазина.
Женщина что-то рассказывала хмурому спутнику, время от времени поглядывала куда-то вверх и улыбалась.
Дмитрий БОЛОТНИКОВ
Фото: PhotoXPress.ru
Свежие комментарии