ВЕЧЕРНИЙ РАССКАЗ "ПАПА И ЕЛКА" 

Время от времени, в канун нового года, проскакивают истории о папах, собирающих детей на ёлку. Мне вот тоже есть, что рассказать миру.

Я уже говорила, что часть моего прекрасного детства пришлась на не менее прекрасные сахалинские ебеня, где папа трубил обязаловку после академии, а мы все дружно изображали семью декабриста.

Одной из плюшек этих ебеней было то, что до цивилизации, где обитали полным составом бабушки-дедушки, нужно было добираться сложно и пересадочно. Поэтому, ничего удивительного, что перед одним из новогодних праздников, выяснилось – билетов в кассе ровно на половину семьи. Поездку отменить было нельзя и мама приняла верное, как она думала, решение – взять с собой братца, в сложном подростковом возрасте, оставив на папу няшную милую девочку.

Надо сказать, решение ей далось нелегко, потому что мама знала папу. Папа, взрощенный в условиях суворовского училища, в вопросах детского воспитания был брутален. Но, меня он безумно любил и развлекал, как мог. Наверное, поэтому, в дошкольном возрасте я бы удивилась, узнав, что «Шёл отряд по берегу» не колыбельная, а осциллограф и военная планшетка – совсем не детские игрушки. Мне покупались пистолеты с пистонами, делались в немерянных количествах брызгалки и бомбочки. Короче, папа развлекал, как умел.

Все же остальные обязанности по воспитанию девочки, типа платьичек, бантиков и заколочек, оставались строго маминой стороной медали. Папа был из тех, кто мог привести ребёнка из садика в чужих шмотках и не заметить.

Мама этот подвыподверт папы прекрасно знала, поэтому переживала изрядно.

А тут ещё ситуация усугублялась новогодним утренником. У меня в младенчестве была очень цепкая память, стишки запоминались слёту, поэтому, главные роли на утренниках были без вариантов мои.

В тот раз выпала роль Зимы. Ну, тут без неожиданностей. В советское время в садиках у девочек были исключительно снежинковые роли – чтобы белое платье, на башке корона. Различались лишь текстом.

Текст был выучен, на корону мамой старательно приклеены бусинки, платье накрахмалено и обшито дождиком, ценные указания с родителем заучены круче, чем с ребёнком стишки. Указания – важно. Мама не переживала, что я забуду стишок ровно настолько же, как переживала, что у папы хватит таланта приволочь меня на праздник в пижаме и убедить воспитательниц, что Зима так и выглядит. Дар убеждения – это у нас генетическое, по папиной линии потому что.

Поэтому, мама составила для папы гениальную инструкцию: «В коридоре чехол, в спальне ребёнок. Отдать эти два предмета воспитателям, и больше ничего не трогать. Сесть на стул в группе. Постараться не храпеть во время представления». Просто же? Ну, по крайней мере, просто до пункта про «не храпеть». Родитель внял, заучил и, возможно, даже бы выполнил. Тем более, после многочисленных тренировок.

- Подъём!

- Тревога? На полигон?

- Повтори инструкцию!

- Два предмета воспитателю! Дальше не храпеть!

- Отбой. Спи давай.

И, блин. Он старался. Про «не храпеть» помнил и про зону ответственности перед лицом общественности. Папа действительно меня любил и никогда бы не подвёл. Но, срулила я.

Как только брат с мамой отбыли, а папа ушёл в часть, я, оставшись сама, логично рассудила, что новогодние праздники означают одно: «В доме есть конфеты!». А когда в доме есть конфеты и они не сосредоточены в одном единственном организме, это не порядок, поэтому, полезла их искать. Пока искала, нашла две заначки по трояку, нычку брата с карбидом и собственную потерянную любимую игрушку. В обычное время, этого бы было достаточно для счастья, но, так и не найденные конфеты не давали покоя.

С осознанием, что как Шерлок Холмс я не состоялась, примеряло только одно. Вернее, две. Две бумажки по трояку. Я тогда была ещё не в том возрасте, когда могла в совершенстве пересчитать деньги на конфеты, но вот то, что они на них конвертируются по неплохому курсу в «Продмаге» знала наверняка. Оделась и пошла.

В «Продмаге» из конфет был только засохший за годы лежания ирис и какие-то карамельки, но, зато, выкинули сгущёнку. Меня в магазине знали, а сетчатая авоська и огромное баблище, зажатое в ладошке, сигнализировало продавцам, что я не сама по себе девочка, жаждущая обожраться сладкого, а очень даже хозяюшка, посланная родителями за дефицитом.

Сгущёнку дали. Банок пять-шесть, не помню, но дофига. Я её припёрла домой и тут в голову прилетела гениальная мысль: «Если её сварить, она полюбасу зарулит любые конфеты». Как варить сгущёнку, я теоретически знала, видела, как варит мама. Пришло время практики. Достала самую большую кастрюлю, погрузила туда всю свою добычу, залила водой. Самым сложным в безупречном плане "Попа_не_слипнется" казалось включение газовой комфорки, я их ужасно боялась. Но, решила и эту задачу, свернув в трубочку бумажку, подпалив, уложив трубочку на комфорку и только потом открыв вентиль. Газ вспыхнул синим цветом, план состоялся.

Несколько минут я сидела на стульчике в кухне и предвкушала праздник. Потом, стало скучно. Вода в огромной кастрюле закипала медленно.

От скуки хотелось есть. Произвела ревизию холодильника, заглянула под одеяло, которым заботливый папа укутал подходящий для дочери обед – всё не то. Кто же ест суп по праздникам! Сами подумайте, где полёт души и где суп. Они не то, что не могут встретится, а даже не должны существовать в одной реальности! Сначала расстроилась, а потом принялась действовать! Кроме внезапно свалившейся на меня сгущёнки, единственным из доступных лакомств, достойных по моему мнению праздника живота, был чёрный хлеб с солью и подсолнечным маслом.

Вот его то я и соорудила.

Сжевала.

Захотелось продолжения праздника и некой торжественности обстановки.

- А не померять ли тебе, Оксана, новогодний костюм? – предложила я сама себе, тут же с собой согласилась и пошла мерять. Как была, в пальцах с подсолнечным маслом. Других то не выдали. Так, мой костюм украсился первыми характерными пятнами.

Пока переживала из-за первых и думала: плакать или нуевонафиг, из кухни раздались выстрелы. Но, я же дочь офицера, будущий советский октябрёнок? Поэтому, сцалась, но пошла геройствовать. Вооружилась пестиком с пистонами и отстреливалась в ответ. Удачно. Там стрелять перестали и я победила.

Правда, сладость победы тут же сменилась ужасом. Я заценила зону поражения, от напавшей на нашу квартиру варённой сгущёнки, потом посмотрела в зеркало, где на меня испуганными от содеянного глазёнками пялилось нечто в съехавшей на ухо разорванной короне, в платье в жёлто-коричневый горох, зато вооружённое, и поняла: «Беги!».

Тут нужно отметить, что креативность моих детских шалостей, нехило прокачивала умение бежать и ныкаться. Даже в лютый сахалинский мороз я знала несколько нычек, где вполне прилично можно было существовать. Тем более, если у тебя есть остатки банок со сгущёнкой. Так что, вернувшийся с работы папа получил сразу три проблемы. Провтыкавшегося наглухо ребёнка, разорванную нафиг кухню и чудный новогодний костюм принцессы-замарашки, на которую по причине замурзанности ни один приличный принц не глянет.

- Как так не глянет? – взревел папа, - я что, с ней до старости мучиться буду?

И собрал совет из таких же временно обезжёненных по различным причинам друзей.

Совет накатил из новогодних запасов и постановил: меня искать, костюм делать заново, а кухня – дело не мужское.

Проще всего оказалось со мной, я пришла сама, когда закончилась сгущёнка. Точнее, мы пришли. Вместе с первым в моей жизни щенком. Его звали Тобик, он был плодом любви какой-то лохматой болонки с двортерьером. Но, это выяснилось куда позднее, когда мокрого дрожащего кутёнка откормили и вычесали. В тот же момент, Тобик выглядел мягко скажем, страшненько. И очень голодненько, что весьма помогло моему быстрому возвращению под отчую крышу, так как сгущёнку в тот день он хомячил быстрее меня. А в аккурат с той скоростью, с которой заканчивалась сгущёнка, побег начисто терял свою привлекательность. Пришлось валить домой.

Дома Совет мне обрадовался настолько, что Тобика даже не заметил. Обцеловал, отмыл и уложил спать, переместившись ко второй части повестки дня, то есть, к платью. С ним было значительно сложнее.

Папа помнил мамины инструкции про "чехол и дитё отдать воспитателям, а дальше они сами", но, на вопросах что именно напихать в чехол взамен испорченного платья, мнения совета расходились.

Они позаседали на загаженной кухне, потом ещё позаседали, благо, было с чем, и дозаседались до очевидного решения: попробовать постирать платье. От стирки хозяйственным мылом жёлтые пятна приобрели стойкость, а бурые расползлись в форме сюрреалистических цветочков.

- Ну… по крайней мере никто не поймёт, что это еда, вроде, как так задумано, - сказал кто-то из них.

- А ещё можно цветов навырезать и нашить, у моей где-то старое платье в цветочек было, не заметит - предложил другой.

- А чо? Может, Зима была тёплая, - продолжил, глядя на звереющего папу.

- Вот такая хуёвая зима, - резюмировали они хором и ещё накатили.

К середине ночи из отцов вовсю попёр креатив. Помню, меня будили, с различной интенсивностью заматывали в марлю, потом дружно рыдали и опять укладывали спать.

Последний раз разбудили под утро. Я читала с табуретки партию Зимы в платье с налепленными, скрученными из ткани, подозрительно похожей на прошлоэтапную марлю, цветочками. Они были хаотично, в полном соответствии с ранее располагающимися там пятнами и в настолько же полном отсутствии симметрии, приляпаны по всему платью офицерскими звёздочками,

Папа в такт моему чтению всё больше хирел и причитал, что на празднике будет фотограф и он, папа, потом хрен отмажется. Совет согласно кивал, понимая степень выгребёжа от жён за испохабленного ребёнка. А в это время из спальни гавкал, начинавший осваиваться Тобик. Тут уже хирела я, в раздумьях, как объяснить Совету появление в их зоне ответственности неуставного животного. В голову не пришло ничего более разумного, как заглушить тявканье щенка собственным лаем.

Ночь. На кухне трое алк... друзей, посреди на табуретке тявкающий ребёнок.

- Мда…, - сказал папа и неприлично выругался.

Потом сказал: «Не баись, дочка, отец что-нибудь придумает, досыпай» и окончательно отправил спать.

Утром меня отводили в садик папа, Совет и выхлоп от Совета. Совет был при полном параде и офицерской форме. Выхлоп был без формы, но не менее внушителен.

В садике отец вспомнил заученную инструкцию, отдал воспитателям меня и чехол, после чего Совет скромно расселся на детские стульчики в уголке группы.

- Не бойся, дочка, - подмигнул мне папа. Стул под ним подозрительно скрипел и я боялась. Чебуракнувшийся папа был бы достойным завершением этого представления.

Он, неверно расценивая мой страх, подмигивал активнее.

Рядом с ним радостно скалился и скрипел стульями Совет.

Воспиталки переглянулись, отвели меня в садиковскую спальню и вскрыли чехол. Сначала, оттуда выпрыгнул Тобик (это была основная причина по которой я настаивала: «Папочка, давай я понесу платье, а ты понесёшь меня"), а потом …. свадебное платье тёти Светы, жены одного из советчиков. Тётя Света обладала офигеть каким крутым нравом, так что, папин Совет ради меня пошёл на подвиг, размеры которого безмерны. А кроме нрава, она обладала 54 размером одежды, поэтому, в платье легко можно было завернуть меня вместе с обоими воспиталками. Комплект завершала фата. Но, чтоб никто не догадался, что это фата, её веночек был украшен снежинками, камешками и бусинками, ободранными с моей бывшей короны.

- И… как… это… куда… - лепетали воспитательницы.

- Гав! – подсказывал им «куда» Тобик.

- Круто! – примеряла новое платье я.

- А каблуки дадите? - обнаглев спросила одну из воспитательниц.

Видимо, перспектива расставания с обувкой вывела её из ступора. Она взвыла, крикнула что-то нелицеприятное про мужиков, схватила меня в охапку и унеслась в другую группу, в которой праздник был в этот же день, но, после обеда. Там, повторила свою речь в адрес мужиков для чужой воспитательницы, выклянчила платье с подходящей по размеру девочки под честное слово и вернулась в группу, где уже филигранно отточила свой монолог о мужиках на моём папе и прочем Совете. Под конец речи, офигевшему от напора папе, была вручена собака и праздник состоялся. Настоящий праздник зимы, с весёлыми детьми, гавкающим псом и довольными от отсутствия волнений о будущем жёнином выгребёже родителем.

Вот примерно так, на просторах бывшего СССР появилась первая феминистка-воспитательница, а я обзавелась первой собакой. Тобик прожил долгую жизнь, пропутешествовав с моей семьёй сначала назад в Ленинград, а потом и в Запорожье. Я его тренировала на поиск конфет, но безуспешно. Впрочем, это было и не важно. Главное, он был друг. Мой и папы. Он его не сдал...

Автор: Оксана Кононова