В ночи коттедж едва светится – три четыре тусклых окна, а вокруг глухой лес. Бывает и так, что цивильная Швеция ничем не отличается от тюменской тайги.
Вот уже почти месяц Игорь живёт в окрестностях Гётеборга, работает сантехником в строительной компании, а ночевать их бригаду привозят сюда.
– Можете думать обо мне что угодно и считать кем угодно, – говорит Игорь, прикуривая очередную сигарету. – Устал я. Понимаешь? До зелёных чёртиков устал. А у меня трое детишек и больная жена. А государство… Можно не буду уточнять, что на меня государство положило?
Игоря можно понять. Мы познакомились пятнадцать лет назад, когда мой читатель-москвич с двумя высшими образованиями и аспирантурой, занимающий престижную должность, неожиданно оказался под следствием. До сих пор по понятным причинам не могу назвать ведомство и контору, в которой он трудился.
Помочь Игорю было не в моей компетенции, однако я обратился к одному давнему другу, а давний друг связался со своим давним другом – журналистом, «съевшим стаю собак динго» на криминальной тематике. И друг моего друга с неожиданной страстью вцепился в предложенную тему, и не просто вцепился, а раздул скандал на всю державу, развалил почти сшитое дело. В результате большие чины и уважаемые люди отправились на нары, а Игоря вроде как оправдали, но при этом уволили. И не просто уволили… При попытке нового трудоустройства оказалось, что «правдоискателя» наградили пожизненной чёрной меткой.
– Я боролся, Владимир, – вздыхает собеседник. – Где только не трудился: мерчандайзером, торговым представителем. В «Энергосбыте» электросчётчики проверял, в «Пятерочке» грузчиком вместе с таджиками надрывался, в «Перекрёстке» на кассе самообслуживания три года отстоял – чего только не наслушался, не насмотрелся!
А дома на детской площадке на каждого русского малыша – двадцать маленьких азиатов. И грузчики-азиаты меня за своего не принимали. А свои – презирают.
Ну и махнули мы в Ригу, где жила покойная мама, а ныне поселилась её младшая сестра.
Квартиру сняли в «русском» районе Плявниеки, что в переводе означает «Луга», за 350 евро. Старая двушка типа хрущобы – на пятерых. Плюс ещё 300 евро – коммунальные услуги. Всего за жильё платим 650 евро в месяц. Переводим в рубли – ну и как вам?
С видом на жительство тётка подсобила. Стали дружно учить латышский. В районе у нас в основном звучит русская речь. Легко общаться в транспорте и магазинах. В городе вопрос на русском языке чаще всего демонстративно остаётся без ответа: в магазинах, торговых центрах, кинотеатрах… Но стоит спросить хотя бы на ломаном латышском, тебе сразу отвечают, объясняют, и даже вперемешку с русскими словами.
Особой неприязни или ненависти к русским лично мы на себе не испытывали. Но вот ещё что интересно: местные русские или русскоязычные латыши – это совсем другие люди, совершенно не похожие по менталитету на россиян. Нет в них ни понимания происходящего, ни взаимовыручки, ни сплочённости, ни каких-то особых свойств так называемой русской души. Выгорело, испарилось за десятилетия жизни в чужом социуме. Во всём ориентированы на Европу, где не жалуют особо ни русских, ни поляков, ни прибалтов.
Оказалось, что более половины латышей работают в странах Евросоюза – вахтовым методом или на постоянке. Люди с высшим образованием чистят там унитазы, занимаются уборкой, вывозом мусора, метут улицы. И то, что со стороны нам кажется унизительным, их нисколько не унижает.
Естественно, нормальной работы в Риге для меня не нашлось. И опять тётка надоумила насчёт Евросоюза и вахтового метода. Подсказала сайт, ну а дальше я сам. Вот и оказался в Швеции, где дефицит работяг такой, что и с моим видом на жительство проблем с оформлением не возникло.
– Так и попал в бригаду, – продолжает Игорь. – Всего нас девять мужиков на сантехнике, в том числе четыре украинца, два латыша, один поляк, один белорус и один русский (это я).
Рабочий день с семи до восемнадцати с двумя получасовыми перерывами. Воскресенье – выходной. Тупо отсыпаемся. Рабочий цикл – максимум три недели, потом положен недельный отпуск с выездом домой.
Оплата – десять евро в час. Получается сто евро в день, что по нашим меркам, можно сказать, круто – две с половиной тыщи «евриков» в месяц, если без передышки пахать. Вопрос лишь в том, насколько здоровья хватит? А без передышки (без отпуска) у нас позволено вкалывать только белорусу.
Белорус – молчаливый такой дядька лет пятидесяти пяти, по натуре «терпила». От русскоговорящего латыша узнал, что сбежал белорус от «батькиных репрессий» сначала в Литву, а оттуда в Швецию. Ещё латыш мне поведал, что белорус, убегая из страны, развёлся с любимой женой, чтобы её «за мужа не прессовали». Так и живут теперь третий год, переписываясь в телеграме. И конца-края не видно.
Спустя неделю я понял, что бригада наша по организации своей – типичный ГУЛАГ сталинского образца. Если условно, то я – «политический», латыши, белорус и поляк – «мужики», а четыре украинца – «уголовники».
За старшего у украинцев – лысый коренастый крепыш по прозвищу Прапор. Латыши рассказали: Прапор прежде служил в колонии надзирателем, повоевал год за Украину в Донбассе и после ранения сбежал в Швецию. Остальные трое, судя по отдельным фразам, косят от мобилизации. Как узнали, что я русский и служил в погранвойсках, – смотрят волком. Спасибо начальнику, вовремя вник в ситуацию и предупредил Прапора: чуть что – рассчитает всех четверых одним днём. Так что терпят.
А вообще распорядок в коттедже изначально установили украинцы. Подъём у нас по будням в пять утра. Лично я встаю по будильнику в 4.40. Почему? Потому что с пяти утра хохлы занимают единственный туалет, и, пока все дела не сделают, остальным туда ходу нет. То же с умыванием и завтраком, поэтому кофе с вечера завариваю и утренний бутерброд съедаю в комнате.
Полчаса в микроавтобусе едем до объекта. Хохлы на самых лучших местах – остальные позади. В течение дня два перекуса-перерыва: пакетированные супчики с бутербродами, чай. Любопытно, сколько выдержит пищеварительная система?
На обратном пути раз в три дня заезжаем в супермаркет «Лидл», в Швеции он самый дешёвый, и закупаемся продуктами. Хохлы при этом вместе, остальные – поодиночке.
В коттедж входим гурьбой, но опять же: мы – молча, а украинцы – шумно комментируя прошедший день на мове, обильно приправленной русским матом.
Сразу начинаем готовить ужин. Вернее, хохлы начинают, оккупировав стол и всю электроплиту. Остальные уходят в комнаты и грызут купленное всухомятку. Есть ещё вариант – дождаться, когда хохлы нажрутся и наобщаются, а уж потом что-то готовить. Но кухню украинцы покидают только после полуночи.
Отметил: готовят украинцы много, едят в три глотки, при этом вспоминают своих баб. Именно баб, и все бабы у них – непременно б…, и свои, и чужие, и вообще все бабы на земле.
И так каждый вечер – долго готовят, долго жрут, а потом сидят и с матом вспоминают «б…».
Поляк наш – вещь в себе, молчаливый, замкнутый, но чувствуется и фирменная шляхетская спесь. Жрёт в своей комнате всухомятку, а живёт с белорусом, и оба молчат.
Получается, в коттедже самые конгруэнтные (подходящие) для меня люди – это латыши: с ними можно и поговорить, и еду приготовить, и в воскресенье с банкой пива посидеть. Белорус, если к нему обратиться, ни в чём не откажет, но душу не раскрывает.
Телевизора в коттедже нет. Да если бы и был, что в нём смотреть? Шведское кино? Новости типа «Евроньюс»? Я их наелся. Новости подают профессионально, плотно. Однако вот что заметил – в информацию постоянно вставляются фальшивки, «двадцать пятые кадры», русофобские пасквили. Это, прости, как в цистерну чистой родниковой воды добавить столовую ложечку говнеца. Казалось бы, самая малость, но вода уже перестаёт быть родниковой.
Так что расходимся вечерами по комнатам, и каждый ищет в своём смартфоне что-то родное. Или с близкими переписывается.
Дети просят из Риги: «Папа, пришли фотографии места, где ты работаешь». А что им прислать? Как я на объектах монтирую унитазы и трубы? Внутри коттеджа как-то всё не то чтобы плохо, но морально убого. Выбрался однажды поздним вечером на улицу, отошёл метров на сто и сфотографировал нашу обитель. Вернулся. Посмотрел и удалил. Какой-то мрачный хуторок среди дремучего леса с парой светящихся окон.
Ещё дети спрашивают: «Какая она, Швеция? Что за страна такая? Что там интересного, хорошего?» А я Швеции и не вижу – бесконечные объекты и хостел-концлагерь. Но вот деньги… Таких денег я нигде пока не заработаю – ни в Латвии, ни в России. Стоят ли они того? А я таких вопросов не задаю. Для меня главное – семью обеспечить и сохранить. А развлечений, культурного отдыха, переключений каких-то – их у меня нет. И даже времени нет задавать себе вопросы, хорошо это или плохо.
Убираемся в коттедже сами. Украинцы предложили убираться по графику: мыть и чистить туалет, душевую, кухню с холодильником, мойкой и плитой, пылесосить в коридоре. Нормальная, на первый взгляд, идея. Но хохлы и тут схитрили: вчетвером себя подают за «одну дежурную единицу», а остальные, естественно, в масштабе один к одному.
Да, ещё. С питьевой водой у нас в коттедже плохо. Из труб идёт ржавая, пить невозможно, да и мыться противно. Решили закупать воду в супермаркете. Закупили на всех один раз, два раза… Оказалось, почти всю воду потребляют украинцы, а нам порой ни хрена не остаётся. Стали закупать каждый сам себе и хранить воду в комнатах. Теперь в туалет и душ ходим со своими пятилитровыми бутылями – голову помыть.
В кухню выходишь порой среди ночи, а чайник пустой. Попросил начальство поставить кулер. Ответили: «За ваш счёт». Хохлы с радостью согласились, а я вдруг подумал: ну поставим, так и кулер будет пустой, и доступа к нему не будет. Мужики идею не поддержали.
Да, стиралка у нас есть! Но, опять же, в ней весь вечер хохлы своё бельё и одежду крутят, а нам к стиральной машине доступ только после полуночи. Решил купить маленькую компактную мини-машину. Предложил сброситься. Латыши отказались. Спросил белоруса, тот ответил: «Мне и так хорошо». Поляка даже и спрашивать не стал.
В коттедже все матерятся на русском языке. И вот в этом мы все единодушно интернациональны. Только поляк ругается по-польски: «курва» и «пся крэв».
А вообще у хохлов в коттедже во всём виноват кто угодно, но только не они. Выбило пробки, засорился фильтр, кончилась вода, не смыто в туалете – сразу мат-перемат и вопли на сутки, и виноваты, конечно, кацапы. А кацап в коттедже настоящий один – это я.
А ещё, я заметил, всё от лидера зависит. Уехал их вождь Прапор на недельку домой (баба у него в Польше живёт), и тут же стали его подельники с виду люди как люди. Вернулся Прапор – и снова из них попёрло.
– Так и живём, – подытожил Игорь. Он только что заскочил в очередном отпуске закрыть последние дела в Подмосковье, а обратно поехал через Петербург и попросил о встрече.
Наверное, у меня после его истории был не совсем бравый вид, потому что Игорь меня (а не я его!) стал утешать:
– А что? Не лучше, но и не хуже других! Я оптимист по натуре. Здоровья пока хватает. А там, глядишь, подзаработаю, отложу… А может, новые горизонты откроются. Да и начальство шведское меня уже заприметило, шеф сказал: «Потерпи, постепенно подберём нормальных людей, а ты у нас бригадиром будешь. Ты порядочный и умный». Вот и терплю.
Знаешь, порой на меня совесть накатывает, что Родину свою вроде как оставил, предал… Но тут же себя успокаиваю – это меня самого предали. Ну не сама Родина, так её «достойные» представители в виде моего былого начальства. Не посадили в тюрьму, но красными флажками обложили пожизненно. Кто я у себя на Родине – белый таджик? Вечный мерчандайзер с двумя высшими образованиями? Сам-то ты как? Доволен?
Не дождавшись ответа, Игорь смотрит на часы и хлопает себя по лбу! Время! Порывисто обнимает меня и уходит.
А я остаюсь за столиком кафе и думаю: доволен я или нет?
С одной стороны, всё непросто. Квартира в ипотеке, машина в автокредите, на дочку в месяц уходит столько, что сказал другу холостяку – и тому сразу расхотелось заводить семью. И ведь даже не столько денег уходит, сколько времени, терпения и сил…
С другой стороны, работаем, учимся, развиваемся, растём. Живём в любимом красивом городе, куда стремятся люди со всей страны, только бы напитаться его аурой. Признание постепенно приходит. Запоздалое признание, но у всех по-своему… В наш век стало сложно «проснуться знаменитым». Друзья, поклонники, единомышленники. И никто вечерами не отнимает ни воду, ни кухню, ни стиральную машину. А Верунчик взамен дарит столько позитива, что чувствуешь себя тридцатилетним. Мне при встрече молодая поклонница так и сказала: «Володенька! Да вы такой обаятельный, бодрый, харизматичный! Позвольте вас же и процитировать: «Время невозможно остановить, обогнать, но из него можно выйти, как из переполненной электрички. И пойти лесной тропинкой параллельным путём, вдыхая запахи августовского леса». И вы вышли!
– Главное при этом – успеть сесть в последнюю электричку, – отшутился я в ответ.
Гляжу из окна Игорю вслед, вспоминаю русского немца, профессора по имени Уильям, и его сказанные по пьяни слова: «Я тебе вот что скажу, Владимир. Ни одна женщина не способна обидеть настоящего мужчину. Мужчину способно обидеть только государство!»
И ведь Уильям этот был ни много ни мало лауреат Государственной премии и заслуженный работник науки. Почему был? Мне сказали, что Вилли не пережил ковид…
Есть у меня среди знакомых ещё один профессор, оканчивал альма-матер двумя годами позже меня.
Всё у парня в этой жизни вроде сбылось. Чины, награды, звания, хороший автомобиль, загородный дом, дети выучились, и сам ещё работает… А почитать его заметки в интернете – так и государство гнилое, и олигархи-кровопийцы, и рубль «деревянный», и простой народ исстрадался, и перспектив ноль, и Украину демократическую мы обидели, с прекрасными добряками украинцами рассорились навек, и грехи наши «кацапские» вовек не замолить, и с цивилизованным миром разругались вдрызг…
Не стал я с профессором вступать в полемику, а спросил в интернете у его однокашников – отчего он такой?
И его однокашники ответили: «Так прежде он бабло лопатой грёб и косой косил, к министру дверь ногой открывал, дочку в Америке замуж выдал, в Европу катался еженедельно, в откатах и тендерах участвовал, а теперь сел на голую пенсию и маленький оклад. А голая его пенсия – всего-то тысяч семьдесят. Вот из него и попёрло…»
Подумал: хорошо бы этого парня хотя бы на месяц в шведскую семью засунуть.
– Можете думать обо мне что угодно и считать кем угодно, – говорит Игорь, прикуривая очередную сигарету. – Устал я. Понимаешь? До зелёных чёртиков устал. А у меня трое детишек и больная жена. А государство… Можно не буду уточнять, что на меня государство положило?
Игоря можно понять. Мы познакомились пятнадцать лет назад, когда мой читатель-москвич с двумя высшими образованиями и аспирантурой, занимающий престижную должность, неожиданно оказался под следствием. До сих пор по понятным причинам не могу назвать ведомство и контору, в которой он трудился.
Помочь Игорю было не в моей компетенции, однако я обратился к одному давнему другу, а давний друг связался со своим давним другом – журналистом, «съевшим стаю собак динго» на криминальной тематике. И друг моего друга с неожиданной страстью вцепился в предложенную тему, и не просто вцепился, а раздул скандал на всю державу, развалил почти сшитое дело. В результате большие чины и уважаемые люди отправились на нары, а Игоря вроде как оправдали, но при этом уволили. И не просто уволили… При попытке нового трудоустройства оказалось, что «правдоискателя» наградили пожизненной чёрной меткой.
– Я боролся, Владимир, – вздыхает собеседник. – Где только не трудился: мерчандайзером, торговым представителем. В «Энергосбыте» электросчётчики проверял, в «Пятерочке» грузчиком вместе с таджиками надрывался, в «Перекрёстке» на кассе самообслуживания три года отстоял – чего только не наслушался, не насмотрелся!
А дома на детской площадке на каждого русского малыша – двадцать маленьких азиатов. И грузчики-азиаты меня за своего не принимали. А свои – презирают.
Ну и махнули мы в Ригу, где жила покойная мама, а ныне поселилась её младшая сестра.
Квартиру сняли в «русском» районе Плявниеки, что в переводе означает «Луга», за 350 евро. Старая двушка типа хрущобы – на пятерых. Плюс ещё 300 евро – коммунальные услуги. Всего за жильё платим 650 евро в месяц. Переводим в рубли – ну и как вам?
С видом на жительство тётка подсобила. Стали дружно учить латышский. В районе у нас в основном звучит русская речь. Легко общаться в транспорте и магазинах. В городе вопрос на русском языке чаще всего демонстративно остаётся без ответа: в магазинах, торговых центрах, кинотеатрах… Но стоит спросить хотя бы на ломаном латышском, тебе сразу отвечают, объясняют, и даже вперемешку с русскими словами.
Особой неприязни или ненависти к русским лично мы на себе не испытывали. Но вот ещё что интересно: местные русские или русскоязычные латыши – это совсем другие люди, совершенно не похожие по менталитету на россиян. Нет в них ни понимания происходящего, ни взаимовыручки, ни сплочённости, ни каких-то особых свойств так называемой русской души. Выгорело, испарилось за десятилетия жизни в чужом социуме. Во всём ориентированы на Европу, где не жалуют особо ни русских, ни поляков, ни прибалтов.
Оказалось, что более половины латышей работают в странах Евросоюза – вахтовым методом или на постоянке. Люди с высшим образованием чистят там унитазы, занимаются уборкой, вывозом мусора, метут улицы. И то, что со стороны нам кажется унизительным, их нисколько не унижает.
Естественно, нормальной работы в Риге для меня не нашлось. И опять тётка надоумила насчёт Евросоюза и вахтового метода. Подсказала сайт, ну а дальше я сам. Вот и оказался в Швеции, где дефицит работяг такой, что и с моим видом на жительство проблем с оформлением не возникло.
– Так и попал в бригаду, – продолжает Игорь. – Всего нас девять мужиков на сантехнике, в том числе четыре украинца, два латыша, один поляк, один белорус и один русский (это я).
Рабочий день с семи до восемнадцати с двумя получасовыми перерывами. Воскресенье – выходной. Тупо отсыпаемся. Рабочий цикл – максимум три недели, потом положен недельный отпуск с выездом домой.
Оплата – десять евро в час. Получается сто евро в день, что по нашим меркам, можно сказать, круто – две с половиной тыщи «евриков» в месяц, если без передышки пахать. Вопрос лишь в том, насколько здоровья хватит? А без передышки (без отпуска) у нас позволено вкалывать только белорусу.
Белорус – молчаливый такой дядька лет пятидесяти пяти, по натуре «терпила». От русскоговорящего латыша узнал, что сбежал белорус от «батькиных репрессий» сначала в Литву, а оттуда в Швецию. Ещё латыш мне поведал, что белорус, убегая из страны, развёлся с любимой женой, чтобы её «за мужа не прессовали». Так и живут теперь третий год, переписываясь в телеграме. И конца-края не видно.
Спустя неделю я понял, что бригада наша по организации своей – типичный ГУЛАГ сталинского образца. Если условно, то я – «политический», латыши, белорус и поляк – «мужики», а четыре украинца – «уголовники».
За старшего у украинцев – лысый коренастый крепыш по прозвищу Прапор. Латыши рассказали: Прапор прежде служил в колонии надзирателем, повоевал год за Украину в Донбассе и после ранения сбежал в Швецию. Остальные трое, судя по отдельным фразам, косят от мобилизации. Как узнали, что я русский и служил в погранвойсках, – смотрят волком. Спасибо начальнику, вовремя вник в ситуацию и предупредил Прапора: чуть что – рассчитает всех четверых одним днём. Так что терпят.
А вообще распорядок в коттедже изначально установили украинцы. Подъём у нас по будням в пять утра. Лично я встаю по будильнику в 4.40. Почему? Потому что с пяти утра хохлы занимают единственный туалет, и, пока все дела не сделают, остальным туда ходу нет. То же с умыванием и завтраком, поэтому кофе с вечера завариваю и утренний бутерброд съедаю в комнате.
Полчаса в микроавтобусе едем до объекта. Хохлы на самых лучших местах – остальные позади. В течение дня два перекуса-перерыва: пакетированные супчики с бутербродами, чай. Любопытно, сколько выдержит пищеварительная система?
На обратном пути раз в три дня заезжаем в супермаркет «Лидл», в Швеции он самый дешёвый, и закупаемся продуктами. Хохлы при этом вместе, остальные – поодиночке.
В коттедж входим гурьбой, но опять же: мы – молча, а украинцы – шумно комментируя прошедший день на мове, обильно приправленной русским матом.
Сразу начинаем готовить ужин. Вернее, хохлы начинают, оккупировав стол и всю электроплиту. Остальные уходят в комнаты и грызут купленное всухомятку. Есть ещё вариант – дождаться, когда хохлы нажрутся и наобщаются, а уж потом что-то готовить. Но кухню украинцы покидают только после полуночи.
Отметил: готовят украинцы много, едят в три глотки, при этом вспоминают своих баб. Именно баб, и все бабы у них – непременно б…, и свои, и чужие, и вообще все бабы на земле.
И так каждый вечер – долго готовят, долго жрут, а потом сидят и с матом вспоминают «б…».
Поляк наш – вещь в себе, молчаливый, замкнутый, но чувствуется и фирменная шляхетская спесь. Жрёт в своей комнате всухомятку, а живёт с белорусом, и оба молчат.
Получается, в коттедже самые конгруэнтные (подходящие) для меня люди – это латыши: с ними можно и поговорить, и еду приготовить, и в воскресенье с банкой пива посидеть. Белорус, если к нему обратиться, ни в чём не откажет, но душу не раскрывает.
Телевизора в коттедже нет. Да если бы и был, что в нём смотреть? Шведское кино? Новости типа «Евроньюс»? Я их наелся. Новости подают профессионально, плотно. Однако вот что заметил – в информацию постоянно вставляются фальшивки, «двадцать пятые кадры», русофобские пасквили. Это, прости, как в цистерну чистой родниковой воды добавить столовую ложечку говнеца. Казалось бы, самая малость, но вода уже перестаёт быть родниковой.
Так что расходимся вечерами по комнатам, и каждый ищет в своём смартфоне что-то родное. Или с близкими переписывается.
Дети просят из Риги: «Папа, пришли фотографии места, где ты работаешь». А что им прислать? Как я на объектах монтирую унитазы и трубы? Внутри коттеджа как-то всё не то чтобы плохо, но морально убого. Выбрался однажды поздним вечером на улицу, отошёл метров на сто и сфотографировал нашу обитель. Вернулся. Посмотрел и удалил. Какой-то мрачный хуторок среди дремучего леса с парой светящихся окон.
Ещё дети спрашивают: «Какая она, Швеция? Что за страна такая? Что там интересного, хорошего?» А я Швеции и не вижу – бесконечные объекты и хостел-концлагерь. Но вот деньги… Таких денег я нигде пока не заработаю – ни в Латвии, ни в России. Стоят ли они того? А я таких вопросов не задаю. Для меня главное – семью обеспечить и сохранить. А развлечений, культурного отдыха, переключений каких-то – их у меня нет. И даже времени нет задавать себе вопросы, хорошо это или плохо.
Убираемся в коттедже сами. Украинцы предложили убираться по графику: мыть и чистить туалет, душевую, кухню с холодильником, мойкой и плитой, пылесосить в коридоре. Нормальная, на первый взгляд, идея. Но хохлы и тут схитрили: вчетвером себя подают за «одну дежурную единицу», а остальные, естественно, в масштабе один к одному.
Да, ещё. С питьевой водой у нас в коттедже плохо. Из труб идёт ржавая, пить невозможно, да и мыться противно. Решили закупать воду в супермаркете. Закупили на всех один раз, два раза… Оказалось, почти всю воду потребляют украинцы, а нам порой ни хрена не остаётся. Стали закупать каждый сам себе и хранить воду в комнатах. Теперь в туалет и душ ходим со своими пятилитровыми бутылями – голову помыть.
В кухню выходишь порой среди ночи, а чайник пустой. Попросил начальство поставить кулер. Ответили: «За ваш счёт». Хохлы с радостью согласились, а я вдруг подумал: ну поставим, так и кулер будет пустой, и доступа к нему не будет. Мужики идею не поддержали.
Да, стиралка у нас есть! Но, опять же, в ней весь вечер хохлы своё бельё и одежду крутят, а нам к стиральной машине доступ только после полуночи. Решил купить маленькую компактную мини-машину. Предложил сброситься. Латыши отказались. Спросил белоруса, тот ответил: «Мне и так хорошо». Поляка даже и спрашивать не стал.
В коттедже все матерятся на русском языке. И вот в этом мы все единодушно интернациональны. Только поляк ругается по-польски: «курва» и «пся крэв».
А вообще у хохлов в коттедже во всём виноват кто угодно, но только не они. Выбило пробки, засорился фильтр, кончилась вода, не смыто в туалете – сразу мат-перемат и вопли на сутки, и виноваты, конечно, кацапы. А кацап в коттедже настоящий один – это я.
А ещё, я заметил, всё от лидера зависит. Уехал их вождь Прапор на недельку домой (баба у него в Польше живёт), и тут же стали его подельники с виду люди как люди. Вернулся Прапор – и снова из них попёрло.
– Так и живём, – подытожил Игорь. Он только что заскочил в очередном отпуске закрыть последние дела в Подмосковье, а обратно поехал через Петербург и попросил о встрече.
Наверное, у меня после его истории был не совсем бравый вид, потому что Игорь меня (а не я его!) стал утешать:
– А что? Не лучше, но и не хуже других! Я оптимист по натуре. Здоровья пока хватает. А там, глядишь, подзаработаю, отложу… А может, новые горизонты откроются. Да и начальство шведское меня уже заприметило, шеф сказал: «Потерпи, постепенно подберём нормальных людей, а ты у нас бригадиром будешь. Ты порядочный и умный». Вот и терплю.
Знаешь, порой на меня совесть накатывает, что Родину свою вроде как оставил, предал… Но тут же себя успокаиваю – это меня самого предали. Ну не сама Родина, так её «достойные» представители в виде моего былого начальства. Не посадили в тюрьму, но красными флажками обложили пожизненно. Кто я у себя на Родине – белый таджик? Вечный мерчандайзер с двумя высшими образованиями? Сам-то ты как? Доволен?
Не дождавшись ответа, Игорь смотрит на часы и хлопает себя по лбу! Время! Порывисто обнимает меня и уходит.
А я остаюсь за столиком кафе и думаю: доволен я или нет?
С одной стороны, всё непросто. Квартира в ипотеке, машина в автокредите, на дочку в месяц уходит столько, что сказал другу холостяку – и тому сразу расхотелось заводить семью. И ведь даже не столько денег уходит, сколько времени, терпения и сил…
С другой стороны, работаем, учимся, развиваемся, растём. Живём в любимом красивом городе, куда стремятся люди со всей страны, только бы напитаться его аурой. Признание постепенно приходит. Запоздалое признание, но у всех по-своему… В наш век стало сложно «проснуться знаменитым». Друзья, поклонники, единомышленники. И никто вечерами не отнимает ни воду, ни кухню, ни стиральную машину. А Верунчик взамен дарит столько позитива, что чувствуешь себя тридцатилетним. Мне при встрече молодая поклонница так и сказала: «Володенька! Да вы такой обаятельный, бодрый, харизматичный! Позвольте вас же и процитировать: «Время невозможно остановить, обогнать, но из него можно выйти, как из переполненной электрички. И пойти лесной тропинкой параллельным путём, вдыхая запахи августовского леса». И вы вышли!
– Главное при этом – успеть сесть в последнюю электричку, – отшутился я в ответ.
Гляжу из окна Игорю вслед, вспоминаю русского немца, профессора по имени Уильям, и его сказанные по пьяни слова: «Я тебе вот что скажу, Владимир. Ни одна женщина не способна обидеть настоящего мужчину. Мужчину способно обидеть только государство!»
И ведь Уильям этот был ни много ни мало лауреат Государственной премии и заслуженный работник науки. Почему был? Мне сказали, что Вилли не пережил ковид…
Есть у меня среди знакомых ещё один профессор, оканчивал альма-матер двумя годами позже меня.
Всё у парня в этой жизни вроде сбылось. Чины, награды, звания, хороший автомобиль, загородный дом, дети выучились, и сам ещё работает… А почитать его заметки в интернете – так и государство гнилое, и олигархи-кровопийцы, и рубль «деревянный», и простой народ исстрадался, и перспектив ноль, и Украину демократическую мы обидели, с прекрасными добряками украинцами рассорились навек, и грехи наши «кацапские» вовек не замолить, и с цивилизованным миром разругались вдрызг…
Не стал я с профессором вступать в полемику, а спросил в интернете у его однокашников – отчего он такой?
И его однокашники ответили: «Так прежде он бабло лопатой грёб и косой косил, к министру дверь ногой открывал, дочку в Америке замуж выдал, в Европу катался еженедельно, в откатах и тендерах участвовал, а теперь сел на голую пенсию и маленький оклад. А голая его пенсия – всего-то тысяч семьдесят. Вот из него и попёрло…»
Подумал: хорошо бы этого парня хотя бы на месяц в шведскую семью засунуть.
Владимир ГУД,
Санкт-Петербург
Фото: Shutterstock/FOTODOM
Свежие комментарии