

Тружусь я вахтой на руднике. Никогда бы не подумала, что, будучи матерью троих детей, в 45 лет рискну уехать далеко от дома, на работу. Но, как говорится, жизнь такая штука… Заболела мама, пришлось платить сиделкам, потом её поместили в платный пансионат, в общем, остро понадобились деньги.
Наверное, многие скажут: смотрела бы за мамой сама, не пришлось бы платить и уезжать на вахту. Это тяжёлая для меня тема. Да, я не смогла. Несколько раз забирала маму к себе и всякий раз не справлялась. Обижалась на себя, психовала, уставала, не уделяла времени детям, поскольку занималась только мамой.
Знаю, глупо обижаться на неё за то, что заболела. Но как не обижаться на сестёр, которые не особо помогали, на мужа, который вёл себя не так, как мне хотелось бы?
У мамы была деменция. Сначала нанимали сиделок. Брат освободил для неё и сиделки свою квартиру и переехал с семьёй в деревню. Я влезла в долги: платить сиделкам и покупать продукты на два дома выходило недёшево. Пенсия у мамы маленькая. Моя зарплата тоже была небольшой, а дома ещё дети.
Муж работал вахтой, но денег всё равно не хватало. Ну и уехала я на вахту. Там всё для меня было новое: иные люди, совсем другой климат, непривычные правила жизни и работы. Вдобавок очень тяжело находиться так далеко от моих детей и от мамы. Я тосковала.
Но помню свои эмоции, когда получила первую зарплату, когда пришло сообщение от банка о поступлении денежных средств. Кажется, я даже подпрыгнула, потому что мой счёт в банке никогда таких денег не видел. И я уже спокойно могла оплачивать пансионат, в который мы перевезли маму, покупать себе и детям то, что не могла купить раньше. В общем, стало понятно, что всё не зря.
Потихоньку я начала привыкать к новому месту работы. Но по близким скучала всегда. В начале марта уехала на вахту. Мама уже была лежачей, она совсем перестала нас узнавать. Я боялась, что меня не дождётся. Перед отъездом попрощалась с мамочкой, попросила продержаться до встречи со мной и братом. Тот тоже работает вахтой.
Начались трудовые будни. От нервов у меня случались жуткие панические атаки. Они становились всё чаще, я пила кучу лекарств, ходила как в тумане. Как-то раз спала в общежитии после ночной смены, и тут позвонила директор пансионата, сказала, что мама ничего не ест и не пьёт. Готовьтесь. К чему готовиться, к смерти мамы? Разве можно к этому подготовиться?
На другой день мамы не стало.
Мне нужно было срочно вылетать с участка на похороны. Сделать это оттуда можно только на вертолёте. На другой день был запланирован рейс, мне сказали, что я улечу. Написала заявление за свой счёт. Все руководители максимально помогали мне, за что я каждому из них благодарна. Все коллеги сопереживали, сочувствовали и тоже помогали. Это моя вторая семья.
Из-за плохой погоды рейс не состоялся. Обещали, что улечу на следующий день.
Метель то утихала, то усиливалась. Я готова была идти пешком. Коллеги уговаривали совсем не лететь – мол, ну что поделаешь, с погодой не поспоришь. Такая она, вахтовая работа – невозможно сделать некоторые вещи. А я рвалась домой, мне нужно было успеть на похороны мамы. Для меня это не подлежало обсуждению. Я твёрдо решила добраться.
Вертолёт вылетел с соседнего участка, и наш начальник договорился, чтобы они залетели за мной. Как же я была ему благодарна за понимание! Погода оставалась такой же – то тишина, то метёт так, что ничего не видно. Но раз вертолёт отправился, значит, лететь можно, пилотам виднее.
Когда машина села, открыли дверь, бортмеханик вышел, встретил меня, забрал сумку, я поблагодарила, что они прилетели за мной. Вертолёт был полон. Я оказалась двадцатым пассажиром. Села рядом с мужчиной, потому что он подвинулся, уступив место. Я огляделась, увидела в хвосте салона женщину, обрадовалась, что лечу не одна среди мужчин-вахтовиков, ведь после посадки на вертолётной площадке нам надо ехать ещё шестьсот километров до основного города, до аэропорта, а потом уже – вылет домой.
Я была после ночной смены, поэтому даже наушники надеть не хватало сил. Думала, сейчас немного пролетим, потом воткну наушники, чтобы не слушать громкий гул двигателя. Пролетев несколько минут, заметила, что некоторые пассажиры начали нервничать, кто-то хватался за ремни безопасности. Я посмотрела в иллюминатор: было понятно, что вертолёт снижается. Видимо, поломался, подумала я. Интересно, а как мы потом взлетим, если он сейчас сядет?
Это была моя последняя мысль.
Очнулась я оттого, что у меня были сильно зажаты ноги. Я громко кричала от боли. Наш вертолёт упал. Потерпел крушение. Ноги зажаты, пошевелить ими невозможно, и кричу я так, что не узнаю своего голоса. Оказалось, ноги придавил сосед, рядом с которым я сидела. Потом выяснилось, что у него сломано бедро и повреждена поясница. Мужчина, матерясь, кое-как скатился с моих ног, но легче мне не стало, было очень больно.
Я не совсем понимала, что происходит, видимо, сказались потеря сознания и шок. Кто-то рядом стонал, а молодые ребята помогали остальным выйти из вертолёта. Мне и моему соседу из сидений соорудили нечто вроде носилок. Я с криком кое-как на них легла, меня вынесли на улицу. Посмотрела на вертолёт – его переломило пополам, лежал колёсами вверх. Ребята, которые меня вынесли, всё время были рядом. Достали из своих сумок все свои вещи и укрывали меня и второго поломанного.
Нас, лежачих, оказалось двое. Бортмеханик, который при взлёте помогал мне с сумкой, погиб. Вот так: пятнадцать минут назад мы с ним разговаривали – и нет человека. Женщина, которая летела с нами, оказалась медиком. Как же она меня поддерживала, пыталась шутить, переживала, что я замёрзну, давала команды ребятам, чтобы они меня кутали во всё, что найдётся. Я чувствовала, что мои джинсы мокрые. Оказалось, на нас вылился керосин.
Связи не было. Но у пилотов есть спутниковый телефон. Я предложила позвонить на мой участок, ведь он находится ближе всех. Они позвонили, сообщили о крушении. Мы обо всём доложили коменданту. Как потом мне сказали, спасать нас вышел весь ИТР-состав. Им я тоже очень благодарна.
Они шли по сугробам выше человеческого роста, чтобы спасти нас. Люди преодолели это расстояние, около двадцати километров, в тот момент, когда прилетели спасатели. Я горжусь и люблю свой коллектив и своё начальство. Они лучшие, это я знаю точно.
Пока мы ждали спасателей, а провели мы там 5–6 часов, я лежала и смотрела на небо, и самым большим желанием было оказаться в помещении и смотреть в потолок. И чтобы было тепло. В тот момент стоял мороз минус 20. Наконец прилетевшие спасатели загрузили нас в свой вертолёт, и мы полетели. В тот момент в моей голове была только одна мысль: похороны мамы пройдут без меня, они завтра, и я не смогу проводить родного человека…
В больнице нас со всех сторон окружили медики. Работали они слаженно: кто-то разрезал на мне одежду, кто-то задавал вопросы… Потом увезли делать рентген. У меня нашли оскольчатый перелом правого бедра в трёх местах и ушиб головы. Но самое главное – все мы, кроме бортмеханика, остались живы. Значит, ещё должны жить, и не просто жить, а жить как надо. Правда, никто не знает, как надо. Но кое-какие мысли по этому поводу у меня теперь есть.
Наверное, многие скажут: смотрела бы за мамой сама, не пришлось бы платить и уезжать на вахту. Это тяжёлая для меня тема. Да, я не смогла. Несколько раз забирала маму к себе и всякий раз не справлялась. Обижалась на себя, психовала, уставала, не уделяла времени детям, поскольку занималась только мамой.
Знаю, глупо обижаться на неё за то, что заболела. Но как не обижаться на сестёр, которые не особо помогали, на мужа, который вёл себя не так, как мне хотелось бы?
У мамы была деменция. Сначала нанимали сиделок. Брат освободил для неё и сиделки свою квартиру и переехал с семьёй в деревню. Я влезла в долги: платить сиделкам и покупать продукты на два дома выходило недёшево. Пенсия у мамы маленькая. Моя зарплата тоже была небольшой, а дома ещё дети.
Муж работал вахтой, но денег всё равно не хватало. Ну и уехала я на вахту. Там всё для меня было новое: иные люди, совсем другой климат, непривычные правила жизни и работы. Вдобавок очень тяжело находиться так далеко от моих детей и от мамы. Я тосковала.
Но помню свои эмоции, когда получила первую зарплату, когда пришло сообщение от банка о поступлении денежных средств. Кажется, я даже подпрыгнула, потому что мой счёт в банке никогда таких денег не видел. И я уже спокойно могла оплачивать пансионат, в который мы перевезли маму, покупать себе и детям то, что не могла купить раньше. В общем, стало понятно, что всё не зря.
Потихоньку я начала привыкать к новому месту работы. Но по близким скучала всегда. В начале марта уехала на вахту. Мама уже была лежачей, она совсем перестала нас узнавать. Я боялась, что меня не дождётся. Перед отъездом попрощалась с мамочкой, попросила продержаться до встречи со мной и братом. Тот тоже работает вахтой.
Начались трудовые будни. От нервов у меня случались жуткие панические атаки. Они становились всё чаще, я пила кучу лекарств, ходила как в тумане. Как-то раз спала в общежитии после ночной смены, и тут позвонила директор пансионата, сказала, что мама ничего не ест и не пьёт. Готовьтесь. К чему готовиться, к смерти мамы? Разве можно к этому подготовиться?
На другой день мамы не стало.
Мне нужно было срочно вылетать с участка на похороны. Сделать это оттуда можно только на вертолёте. На другой день был запланирован рейс, мне сказали, что я улечу. Написала заявление за свой счёт. Все руководители максимально помогали мне, за что я каждому из них благодарна. Все коллеги сопереживали, сочувствовали и тоже помогали. Это моя вторая семья.
Из-за плохой погоды рейс не состоялся. Обещали, что улечу на следующий день.
Метель то утихала, то усиливалась. Я готова была идти пешком. Коллеги уговаривали совсем не лететь – мол, ну что поделаешь, с погодой не поспоришь. Такая она, вахтовая работа – невозможно сделать некоторые вещи. А я рвалась домой, мне нужно было успеть на похороны мамы. Для меня это не подлежало обсуждению. Я твёрдо решила добраться.
Вертолёт вылетел с соседнего участка, и наш начальник договорился, чтобы они залетели за мной. Как же я была ему благодарна за понимание! Погода оставалась такой же – то тишина, то метёт так, что ничего не видно. Но раз вертолёт отправился, значит, лететь можно, пилотам виднее.
Когда машина села, открыли дверь, бортмеханик вышел, встретил меня, забрал сумку, я поблагодарила, что они прилетели за мной. Вертолёт был полон. Я оказалась двадцатым пассажиром. Села рядом с мужчиной, потому что он подвинулся, уступив место. Я огляделась, увидела в хвосте салона женщину, обрадовалась, что лечу не одна среди мужчин-вахтовиков, ведь после посадки на вертолётной площадке нам надо ехать ещё шестьсот километров до основного города, до аэропорта, а потом уже – вылет домой.
Я была после ночной смены, поэтому даже наушники надеть не хватало сил. Думала, сейчас немного пролетим, потом воткну наушники, чтобы не слушать громкий гул двигателя. Пролетев несколько минут, заметила, что некоторые пассажиры начали нервничать, кто-то хватался за ремни безопасности. Я посмотрела в иллюминатор: было понятно, что вертолёт снижается. Видимо, поломался, подумала я. Интересно, а как мы потом взлетим, если он сейчас сядет?
Это была моя последняя мысль.
Очнулась я оттого, что у меня были сильно зажаты ноги. Я громко кричала от боли. Наш вертолёт упал. Потерпел крушение. Ноги зажаты, пошевелить ими невозможно, и кричу я так, что не узнаю своего голоса. Оказалось, ноги придавил сосед, рядом с которым я сидела. Потом выяснилось, что у него сломано бедро и повреждена поясница. Мужчина, матерясь, кое-как скатился с моих ног, но легче мне не стало, было очень больно.
Я не совсем понимала, что происходит, видимо, сказались потеря сознания и шок. Кто-то рядом стонал, а молодые ребята помогали остальным выйти из вертолёта. Мне и моему соседу из сидений соорудили нечто вроде носилок. Я с криком кое-как на них легла, меня вынесли на улицу. Посмотрела на вертолёт – его переломило пополам, лежал колёсами вверх. Ребята, которые меня вынесли, всё время были рядом. Достали из своих сумок все свои вещи и укрывали меня и второго поломанного.
Нас, лежачих, оказалось двое. Бортмеханик, который при взлёте помогал мне с сумкой, погиб. Вот так: пятнадцать минут назад мы с ним разговаривали – и нет человека. Женщина, которая летела с нами, оказалась медиком. Как же она меня поддерживала, пыталась шутить, переживала, что я замёрзну, давала команды ребятам, чтобы они меня кутали во всё, что найдётся. Я чувствовала, что мои джинсы мокрые. Оказалось, на нас вылился керосин.
Связи не было. Но у пилотов есть спутниковый телефон. Я предложила позвонить на мой участок, ведь он находится ближе всех. Они позвонили, сообщили о крушении. Мы обо всём доложили коменданту. Как потом мне сказали, спасать нас вышел весь ИТР-состав. Им я тоже очень благодарна.
Они шли по сугробам выше человеческого роста, чтобы спасти нас. Люди преодолели это расстояние, около двадцати километров, в тот момент, когда прилетели спасатели. Я горжусь и люблю свой коллектив и своё начальство. Они лучшие, это я знаю точно.
Пока мы ждали спасателей, а провели мы там 5–6 часов, я лежала и смотрела на небо, и самым большим желанием было оказаться в помещении и смотреть в потолок. И чтобы было тепло. В тот момент стоял мороз минус 20. Наконец прилетевшие спасатели загрузили нас в свой вертолёт, и мы полетели. В тот момент в моей голове была только одна мысль: похороны мамы пройдут без меня, они завтра, и я не смогу проводить родного человека…
В больнице нас со всех сторон окружили медики. Работали они слаженно: кто-то разрезал на мне одежду, кто-то задавал вопросы… Потом увезли делать рентген. У меня нашли оскольчатый перелом правого бедра в трёх местах и ушиб головы. Но самое главное – все мы, кроме бортмеханика, остались живы. Значит, ещё должны жить, и не просто жить, а жить как надо. Правда, никто не знает, как надо. Но кое-какие мысли по этому поводу у меня теперь есть.
Из письма Елены Земляковой
Фото: Shutterstock/FOTODOM
Свежие комментарии