Плакать у нас запрещено

Это произошло в Москве очень давно, в 1970-м. Я, тогда совсем молодая девчонка, – студентка медучилища. Весь мир был открыт. Однажды нас направили на практику в дом ребёнка. Это заведение в столице считалось одним из образцово-показательных. В основном воспитанниками являлись брошенные малыши, но там также жили дети, которых родители по тем или иным причинам отдавали на время. Такое тогда разрешалось, чем активно пользовались родители, стеснённые тяжёлыми жизненными обстоятельствами.

Например, так часто поступали студенческие пары, которые «сделали» дитя, не хотели отказываться от ребёнка, но при этом не желали бросать учёбу. Для них дом ребёнка являлся палочкой-выручалочкой.

В основном детей «на передержку» сдавали иностранные учащиеся. До сих пор помню в том доме ребёнка очаровательных маленьких негритят. К ним постоянно приходили юные мамы, но эти детишки находились в отдельной группе.

Нас, студентов-медиков, приняли с радостью и тут же отправили к брошенным детишкам. Я тогда сама была почти ребёнком, причём абсолютно не избалованным. Но всегда переживала, когда мы работали в младшей группе с грудничками. Сердце моё всякий раз сжималось, когда я брала на руки живой и уже никому не нужный комочек, улыбающийся беззубым ротиком. Но настоящим потрясением для меня стало то, что я увидела в старшей группе. Этот кошмар до сих пор со мной. Постараюсь быть предельно краткой.

Практически все малыши в старшей группе оказались неразвитыми. Даже четырёхлетние дети очень плохо говорили, не могли назвать простейшие вещи, изображённые на самых простых картинках, – морковку, кошечку, уточку и прочие нехитрые предметы или животных. Нас, молоденьких студенток, детки сразу и безоговорочно поделили на своих «мам». Несколько детишек стали называть меня мамой, тут же бросались ко мне, едва я входила в группу, и подолгу не хотели отпускать. Одеты они были очень плохо: колготки на голое тело, без трусиков. Играли какими-то обломками игрушек.

Увидев, какое безобразие здесь процветает, мы с подружками решили это дело так не оставлять и помогать им, чем сможем. Сбросились и купили деткам хорошие новые игрушки, отнесли в группу. Но уже на следующий день все наши покупки почему-то заняли места на полочке среди других образцово-показательных игрушек на красивом шкафчике под хохлому. К этому шкафчику детям было строжайше запрещено подходить. А малыши по-прежнему играли поломанной ерундой, как и раньше.

И вот кульминация. Обед, длинный стол. С обеих сторон заняли места дети, а во главе восседала воспитательница. Хотя нет, я её с тех пор называю только надзирательницей. В одну тарелку малышам налили сразу и первое, и второе, и компот, как свиньям. Но детки ели эту баланду, не поднимая голов, не отвлекаясь на посторонние раздражители. Если кто-нибудь неаккуратно черпал ложкой или ронял её в тарелку, надзирательница зверела и издавала дикий вопль, а ребёнок бледнел и как бы захлёбывался.

Я сначала ломала голову, почему детишки так странно себя ведут, откуда у них такая необычная реакция. А потом сразу всё поняла – они захлёбывались, потому что им было запрещено плакать.

После обеда наступил тихий час. Но сначала всем говорили садиться на горшок. Перед спальней находилось помещение со стеллажом, в котором стояли горшки. Каждый ребёнок брал свой горшочек и садился. И вдруг раздался грохот – со стеллажа кто-то из малышей уронил сразу несколько горшков.

Немедленно в помещение ворвалась надзирательница и заорала: «Кто?!» За ней зашла молоденькая девушка-врач и равнодушно указала на одного мальчика: «Наверное, опять этот». Гарпия-надзирательница схватила малыша с горшка, не обращая внимания на то, что у того ещё продолжало течь из писечки, и начала бить ребёнка с плеча наотмашь, куда попало. Затем схватила за шиворот и швырнула в спальню.

Если бы я сейчас увидела такую картину, то сама избила бы эту женщину страшным боем, несмотря на то что я вообще никогда в жизни не распускала руки. Но тогда я, юная девчонка-практикантка, совсем растерялась от шока, не знала, как реагировать на весь этот концлагерь. У меня в голове не укладывалось, что увиденные мной зверства, больше подобающие каким-нибудь эсэсовцам, творятся сегодня в нашей советской стране.

Когда ступор прошёл, я ворвалась в спальню, подхватила ребёнка на руки, надела на него колготки. Затем начала утешать, попыталась укачивать. Но всё безуспешно. Малыш не плакал, захлёбывался и задыхался, был зелёного цвета. Терпеть дальше этот произвол я не могла.

Понеслась в кабинет заведующей. Ворвалась и стала кричать, высказывая всё, что думаю об их заведении, о воспитательнице, о враче и о заведующей лично. Угрожала самыми страшными инстанциями – всем, чем только могла. Заведующая принялась меня успокаивать и даже благодарила за «своевременный сигнал». Уверяла, что разберётся и все виновные будут непременно наказаны. Не знаю, может, её слова прозвучали убедительно, но я, дурочка, поверила. Рассказала обо всём подружкам, они тоже приняли на веру слова заведующей. А как можно не поверить? Зло обязательно должно быть наказано.

Какая же я была глупая девчонка! Хотя должна признать, червячок сомнения где-то глубоко внутри меня всё же оставался. Но сразу после того случая внезапно и без объяснения причин нашу практику прервали и перевели из дома ребёнка в другое заведение. Совпадение?

С тех пор утекло много лет. Как-то раз судьба свела меня с очень приятной женщиной, педиатром. Однажды в разговоре с ней я вспомнила старую историю с жуткими концлагерными порядками в доме ребёнка, рассказала и о том разговоре с заведующей. К своему удивлению, я выяснила, что моя новая знакомая когда-то хорошо знала ту женщину.

Она поведала, что много лет спустя в доме ребёнка всё же случилась трагедия. В младшей группе заболел грудничок. Он всё время плакал, но на него никто не обращал внимания. Наконец его рыдания надоели няням и воспитательницам. Чтобы малыш замолчал, его, абсолютно беззащитного и туго спелёнутого, просто перевернули и уткнули лицом в подушку. Ребёнок задохнулся.

Случился большой скандал. Лишь после этого случая заведующую наконец-то сняли с поста, началось разбирательство, впрочем, весьма формальное. Уволили ли надзирательницу и врачиху, моя знакомая не знает, но уголовное дело вроде ни на кого не завели. А вот заведующую наказали довольно своеобразно: её всего лишь понизили в должности, затем сделали заведующей РОНО Октябрьского района. Видимо у неё был очень сильный покровитель.