Я никому не расскажу

Зоя была крепкой и спортивной женщиной. Ростом высокая, телом статная, духом сильная. Гвозди гнула одной левой.

С утра обливалась холодной водой, делала зарядку и бежала на лыжах в лес, на ближайшую трассу. С пробежки возвращалась домой, и потом на работу, бодрая, розовощёкая, красивая.

Лыжи были её коньком. Сколько медалей она принесла своему району, и не сосчитать.

С мужем они прожили двадцать лет. А дети так и не пришли.

– Эх, нагрешили, наверное, предки твои перед Богом, Зойка, – вздыхал её муж, высокий черноволосый красавец.
– А может быть, твои? – парировала Зоя.

На том разговор обычно прекращался и до скандалов доходил редко. Да и кто с такой женщиной спорить захочет?

– Самого красивого ухватила! – завидовали ей подружки.
– Ну так я и сама ничего, – гордо отвечала Зоя и выкатывала вперёд грудь четвёртого размера. – Не то что у вас, минус один! – и заливисто хохотала.

А у наших нивхских женщин и правда грудь небольшая. В основном мы худощавы и стройны как лани. Зоя, конечно, была исключением.

– А зачем тебе эта грудь, – кольнула подружка на одном застолье, – коли кормить ею некого?
– Мужа кормить! – обиделась Зоя и, встав из-за стола, вышла из гостей, громко хлопнув дверью, от чего та чуть не слетела с петель.

Утром Зоя почувствовала дикий голод и смела всё, что нашла в холодильнике.

– Куда ты столько ешь? – удивлялся муж. – Ты и так у меня большая и красивая.
– Ещё красивее буду, – улыбнулась Зоя и, схватив лыжи, убежала в лес. Каталась в этот день больше обычного, даже на работу опоздала.

Через пару дней встала на весы – плюс килограмм. К утренним прогулкам добавились вечерние.

Когда к килограмму прибавился ещё один, а потом ещё два, и бока заметно округлились, – к лыжам прибавились вёдра с песком. Набрав полные вёдра, Зоя бегала с ними по лестничным пролётам вниз и вверх, вниз и вверх, с первого этажа на пятый и обратно.

– Успокоилась бы, Зойка, – ворчал муж. – Природу не обманешь. Стареем мы с тобой.

А ночью Зоя почувствовала еле ощутимое шевеление в боку, будто пощекотал кто-то.

С утра ни свет ни заря, ноги в руки понеслась она к терапевту.

– Ну, мать, рассказывай, чего пришла? – спросил доктор.
– Да вот, беда у меня неприятная.
– И какая же?
– Да глисты у меня… – чуть помявшись, произнесла Зоя.
– Почему вы так решили? – удивился врач, снял очки и потёр глаза.
– А я чувствую, они шевелятся!

Врач уложил Зою на кушетку и прощупал живот.

– Мамаша, у вас и правда глист, но не по моей части. Бегом к гинекологу!

Так Зоя узнала о беременности. Первой, на сорок третьем году жизни.

– Господь всё-таки наградил нас дитём! – радостно кричал муж и, подняв Зою на руки, радостно пытался кружить её по квартире. Но колени его дрожали, потому, спустив супругу на пол, просто закружил её в беззвучном, но таком громком вальсе.

Носила Зоя тяжело, долго. Родила десятимесячного богатыря весом около пяти килограммов, который подрастал очень быстро. В пять лет выглядел на восемь, в восемь – на десять, в пятнадцать – на все двадцать. Пока не вымахал в гиганта сто девяносто сантиметров ростом. Высокий, чернобровый и кудрявый, весь в отца, потомственного казака. Смуглый и широкий в мать, редкую красавицу нивхку.

Больше Зоя не беременела. Сын стал для неё светом в оконце и, после смерти мужа, единственным напарником в катании на лыжах.

Когда и матери не стало, Антон погрузился в жестокую депрессию, откуда его вытащила маленькая хохотливая нивхинка. Вытащила и подарила ему сына.

А потом Антон ушёл добровольцем на спецоперацию.

– По-другому не могу, прости, – обнял он на прощание жену и уехал.

Я говорила с ним недавно по видеосвязи. Серьёзен, чуть дерзок, красив как бог. У меня даже мысль шальная проскочила, что хотела бы от такого нивха сына! Мысли смахнула, но вот поговорить по душам – это да, это милое дело! Тем более сейчас я живу в Москве и своих вижу нечасто.

– Привет! Ты меня, наверное, и не помнишь уже, маленький был. А я тебя помню, такой хулиганистый был и матерщинник.
– Ну, я и сейчас матерюсь, – улыбнулся он, – даже больше стал, чем раньше.
– Понимаю. Среди мужиков живёшь.
– Вчера обстрел был. Нас из всей роты четыре человека осталось.

Я не нашлась, какими словами могу поддержать его, такого большого и сильного, и, выдержав длинную паузу, спросила первое, что попало в голову:
– Ты в каких войсках?
– Сначала в пехотных был. В штурмовиках. На эвакуацию попал. Не знаю, смогу ли на гражданке жить после всего увиденного… А теперь не скажу, где нахожусь, это секрет.
– Понимаю и это. Жить сможешь, даже не думай об этом. У тебя жена, сын маленький. Ещё дети будут, – успокаиваю я его.
– Куда ещё? Одного хватает! – возмущается он.
– Кстати, а кем был твой отец по национальности?
– Он был эсэсэровец. Куча наций в нём смешалась. Поэтому я такой чёрненький.
– Когда домой?
– Скоро.
– Вот и замечательно, – улыбнулась я и растворилась в его дерзких чёрных глазах, обволакивающем баритоне и чудной картавости.

Антон с нежностью вспоминал о маме, гордо рассказывал о том, что она приучила его делать по утрам зарядку, и мне настойчиво рекомендовал соблюдать режим, чтобы осанка была королевская! Затем мы как-то незаметно перешли к рыбалкам, охотам, заливам, лодкам, к еде и после еды вспомнили о репортёрах и способах избавления от них, назойливых и ужасно бестактных.

– Разделывали как-то нерпу на берегу. Мне лет десять было, и тут появляются непонятно откуда они, с камерами! Человек пять. Щёлкают, щёлкают, мешают, суют фотоаппарат чуть не под нож. И тогда мама открыла аккуратно нерпичий череп, и давай есть руками мозги, громко чмокая при этом и облизывая пальцы. Репортёры, естественно, в ауте, но держатся, фоткают дальше. И тогда я в кишки руки закопал и кричу радостно: ой, как руки замёрзли! Ой, как тёпленько! Как они разбежались по кустам блевать! И долго оттуда не вылезали! А потом вообще исчезли куда-то! Мы с мамой посмеялись, спокойно нерпу разделали, погрузились в лодку и домой поехали.

– Кстати, – прищурился в экран он, – а ты сейчас случайно не репортёр?
– Нет-нет! – быстро успокоила его я. – Я бессовестный писатель! Но ещё только начинающий, только начинающий!
– А-а-а… ну ладно, – задумчиво почесал он стриженный почти налысо свой затылок и подмигнул в камеру. – Никому не расскажешь?
– Никому! – засмеялась в камеру я.

А потом представила салат из варёной нерпочки. Рот мой сразу наполнился слюной, а нос даже уловил густой терпкий запах бульона, который не перешибить никакими освежителями воздуха и духами. Запах этот настолько въедается в стены, потолки, шторы, в кожу, в одежду, что мы в простонародье в шутку называем его гиляцким духом. Но так его называть можем только мы, между собой. Гиляк – это устаревшее самоназвание нивхов. Сейчас мы нивхи, и слово «гиляк» оскорбительно звучит для нас.

Нынче, к сожалению, пахнет гиляцким духом в наших домах всё реже. Если кто-нибудь тебя угостит маленьким кусочком того ни на что не похожего мяса – это большая радость для нивха, которую ни с чем не сравнить.

Мы испокон веков ели нерпу. Раньше её питательное мясо служило для нас основным источником пищи, помимо рыбы. Нерпа, ныряя на глубину, задерживает надолго дыхание, и кислород разносится по всему её организму. И ещё в её мясе много железа, потому оно имеет насыщенный тёмно-коричневый цвет. Возможно, из-за того, что мы почти перестали её употреблять, уровень гемоглобина наш редко поднимается выше ста, и никакие лекарства с этим не справляются.

Жир нерпы практически не замерзает при минусовой температуре, и потому нашим организмам не надо затрачивать много энергии, чтобы расщепить его. Это было жизненно необходимо в суровых условиях сахалинской зимы, когда времени на лежание на диване, чтобы переварить обед, практически не было, а энергию и тепло получить надо быстро. И потому мы худощавы, что обмен веществ быстрый, да и поди-ка, побегай, добудь зверя без ружья.

Как мы готовим салат из нерпы? Варим недолго, чтобы оставалось немного крови. Потом нарезаем на маленькие аккуратные кубики, добавляем мелко нарезанную черемшу или дикий лук и мелко нарезанное варёное сало. Солим, перчим, всё!

Гарнир? Отдельно варим толстые пласты раскатанного теста и потом уже эти варёные пласты нарезаем на длинные палочки. Соус? В мясной бульон добавляем мелкорубленый чеснок и соевый соус и получаем соус «ких». Теперь точно всё! Садимся пировать!

Кусочки мяса обмакиваем в соус, заедаем мучными палочками и запиваем всё это великолепие крепким сладким чаем. М-м-м… невероятное наслаждение! Просто пища богов!

Можно было, конечно, просто отварить куски мяса в котле и есть его, проводя между губами и зажатой в руках косточкой острым карманным ножиком, который имелся в арсенале не только у взрослого нивха, но и у самого маленького ребёнка. Но это было бы слишком просто. Наши предки – вообще гурманы и эстеты в плане готовки еды, любили заморачиваться, и мы, дети, хватаемся за голову и без конца друг другу звоним, чтобы уточнить тонкие детали рецептов. Легче японские суси накатать, чем постичь нивхскую кухню!

Это я описала, наверное, самую простую нашу еду, и я могу открыть вам ещё пару десятков рецептов, но об этом всё-таки в следующий раз. На том конце провода Антон еле докричался до меня. Оказалось, ему надо на пост. Попросила его беречь себя, очень-очень беречь! И взять меня на охоту или рыбалку, когда вернётся домой. В качестве репортёра.