Дельная нянька

В купе, запыхавшись, влетела бодрая, крепко сбитая пенсионерка, и поезд тронулся. Получилось, как будто только её и ждали.

– Я же сказала – без меня не отправится! Без меня ещё ни один поезд не уезжал, – то ли похвасталась, то ли пошутила женщина. – Где тут двадцать первое? – спросила она и, не дожидаясь ответа, плюхнулась на двадцать третье место и под него же отправила сумку.
– У меня верхнее, двадцать второе, – вздохнула грустная женщина, сидевшая напротив, явно сожалея, что придётся лезть наверх.
– Да что вы, не расстраивайтесь, на двадцать третьем поедете, я вам гарантирую, вот увидите – никто не подсядет. Могу спорить на что хотите. Вот на двадцать четвёртое, верхнее, наверняка какой-нибудь парень запрыгнет среди ночи.

Грустная женщина заметно взбодрилась, потому как заполучить бойкую, жизнерадостную попутчицу, к тому же ясновидящую, посчитала некоторым везением.

Конечно, насчёт ясновидения – это преувеличение, но кому, в конце концов, доверять, как не общительным попутчицам.

– Татьяна, – представилась ещё минуту назад грустная, а теперь улыбающаяся женщина.
– Татьяна! – восхитилась попутчица. – А я всего лишь Ольга.

Почему всего лишь, Татьяна не сообразила, но ей стало приятно. Своё имя она считала невезучим, притягивающим безответственных мужчин со всеми вытекающими последствиями.

– Я со школьных лет в Пушкина влюблена и, естественно, в Онегина, – затараторила Ольга, – а он всё за Татьяной ухлёстывал. Ой, в юности до чего доходило! Пушкина я ревновала и к Натали, и к Анне Керн, и, прости господи, к Вяземскому. Но деваться некуда, смирилась с судьбой, – отрапортовала разгорячённая Ольга, извлекла из сумки газету и стала обмахиваться.

«Моя Семья» – мелькнуло знакомое название.

– А с вами не соскучишься, – заметила Татьяна.
– Если только по тишине. Я болтаю, пока не засну. Хотя, говорят, что и во сне разговариваю, Александра Сергеевича цитирую. Сказала же вам – в Пушкина влюблена. Это у меня от прабабушки пошло. Да я такое вам расскажу, о чём и рассказывать запрещено – семейная тайна, так сказать. Но вам, Танечка, в порядке исключения, мы же с вами родные сёстры по Пушкину.

Прабабушка моя, Мария Степановна, знающей считалась, по-современному – целительницей. Ну, можете себе представить, что у неё в доме творилось. Там и травы сушёные подвешены, и настойки в банках-склянках, и порошки в ступках, и пиявки в открытом доступе. Жаба, доложу я вам, по полу пешком ходила, домашняя, даже кот её не трогал.

Вы видели, как жабы ходят? – растопыренной пятернёй, изображающей жабу, она зашагала по столу, аккуратно обогнув «Мою Семью» по периметру. – Я только не помню – это всё одна и та же жаба была, или баба Маша меняла их по мере надобности. Но живность она не убивала, точно могу сказать, у неё и мух полно было, и комаров, даже кузнечики прыгали, – по принципу жабы Ольга запустила на стол кузнечика, сооружённого из трех пальцев, и тот проскакал «Мою Семью» по диагонали. – Не знаю, может быть, насекомыми жаба питалась, а баба Маша в основном жевала ошпаренную кипятком крапиву с мёдом и запивала колодезной водой, ещё молодые еловые шишечки – тоже с мёдом ела. Вот шишечки мне нравились как десерт, обедать-то я к бабушке бегала.

Бабушка с дедом в другом доме жили, меня к ним на лето отправляли, а к бабе Маше я в гости ходила на край деревни. Иногда и на посетителей натыкалась. Да что я говорю, на посетительниц, конечно, одни женщины ходили. Мужчины и теперь по врачам не очень-то бегают, пока жена не притащит полуживого. А чтобы профилактику пройти, заболевание предотвратить, ноги у них не идут. Вот на каталке – это мы пожалуйста, въедем за милую душу.

Баба Маша моя прекрасно сама передвигалась, когда на тот свет собралась. Я хорошо помню, мне восьмой год шёл. Собралась она, знаете ли, на полном серьёзе помирать и срок себе назначила – к концу лета. А тогда всем известно было, что знающая бабушка свои способности должна передать кому-нибудь перед смертью. А кому ей передавать – все взрослые заняты, мама вообще в городе, бабушка – в огороде целый день.

Вот баба Маша и вцепилась в меня. Хитрющая до чего – через Пушкина решила действовать. Конечно, не забивать же ребёнку голову заговорами, вот она и взялась мне сказки Пушкина рассказывать. Я уже позже поняла, что это Пушкин был, а тогда я вся в оцепенении находилась, двинуться не могла, мурашки по телу бегали – такие интонации баба Маша использовала, даже жаба застывала, как парализованная, а кот завывать начинал мужским человеческим голосом.

Жутковато мне становилось, но интересно. Жаль, о травах она мне ничего не рассказала, но и сказок хватило. Арина Родионовна, видно, всю народную энергетику в сказки вложила, да через Пушкина пропустила, а баба Маша ещё и своей силы добавила.

И что вы думаете, как на меня это подействовало? Всю жизнь в типографии проработала! Я и стихи писала, но тайком, правда, никому не читала – стыдно было перед Пушкиным.

Вы думаете, гениальными поэтами рождаются? А вот и нет. Родители тут вообще ни при чём, главное – дельную няньку заполучить.

Вот из меня тоже дельная нянька вышла, и внук у меня дельный – в Литературном институте учится. Да он на ней вот, – Ольга коснулась газеты, лежавшей на столе, – на «Моей Семье» и вырос. «Моя Семья» – тоже дельной нянькой оказалась. Внук мой до трёх лет так кушал плохо, пока без меня, с матерью жил. А как попал ко мне, аппетит появился, да ещё какой! Сначала я думала на Пушкине выехать, но под Пушкина он засыпал хорошо, и днём, и ночью, и за обедом носом клевал.

И как-то раз решила ему за обедом пересказывать жизненную историю из «Моей Семьи». Говорю – расскажу тебе не сказку, а случай из жизни. Он так внимательно слушал, глаза загорелись, рот разинул, и суп, и второе с двумя котлетами умял. А дальше каждый раз, как за стол садимся, на основное блюдо – случай из жизни подавай. А где мне их брать, как не из «Моей Семьи». У него и любимые случаи появились, как сказки у детей, по много раз готов был слушать.

Тем временем Татьяна, услышав про две котлеты, которые съел внук, вспомнила про свои котлеты, нащупала их в сумке и, стараясь не шуршать пакетами, чтобы не сбить Ольгу с мысли, да её и не собьёшь, извлекла свёрток и положила его на газету.

– Свежий номер! – воскликнула Ольга и жестом фокусника мгновенно выдернула газету из-под котлет.
– У меня котлеты тоже свежие, – смутилась Татьяна. – Когда вы сказали про те две котлеты, которые внук съел, мне тоже есть захотелось.
– Да у вас же литературный слух! – обрадовалась Ольга. – Тут ведь самое главное – услышать, неважно где, хоть в поезде, хоть на улице, хоть в собственной голове. Хорошо, раньше очереди были, пока стоишь столько всего наслушаешься, домой беги, записывай – на роман хватит.

Писатель – тот, кто слушать умеет, а писать – это уже дело десятое. Я и внуку всегда говорила – жизнь за нас давным-давно всё сочинила, остаётся только услышать. Но он у меня молодец, не подкачал. Вот вам ещё одно подтверждение, что гениями не рождаются, главное – няньку дельную заполучить.

– А дети ваши чем занимаются? – Татьяне наконец удалось вклиниться в разговор.
– А детей у меня нет. Сын был, погиб в двадцать два года, на машине разбился. Да у меня и внук не родной, но мог и родным быть.
– Это как это? – не поняла Татьяна.
– За несколько дней до аварии сын мне рассказал, что познакомился с женщиной и полюбил её. Прямо так и сказал – не с девушкой, а с женщиной, на восемь лет старше, приезжая, да ещё и с ребёнком. Ну сами понимаете, матери такую информацию переварить надо, а первая реакция у меня была, честно скажу, отрицательная. Потом уже я эту женщину сама разыскала, уговорила со съёмной комнаты ко мне перебраться. Я её и замуж выдала через два года. Они с мужем даже какое-то время у меня пожили, а потом квартиру купили, в соседнем доме, чтобы внука от меня не отрывать.
…На двадцать третье место так никто и не подсел, хотя билеты на нижние места были все проданы.
– Опоздал, скорей всего, наш попутчик, – предположила Татьяна, застилая постель. Ольга же, не переставая говорить, улеглась на своей полке, закрыла глаза и стала отключаться, бормоча ещё некоторое время, но уже неразборчиво.

А потом наступила тишина, в которой Татьяна вдруг услышала стишок про Таню, которая громко плачет. Стишок звучал у неё в голове. Татьяна закрыла глаза, и наша Таня, которая плачет, превратилась в нашу жабу, которая тоже плачет, затем в кузнечика, который быстро скачет, а потом опять в жабу, но которая муху прячет. «Надо же – услышала», – удивилась Татьяна и заснула.

Ночью в купе зашёл парень, включил свет, забросил рюкзак на двадцать четвёртое верхнее место. «Моя Семья» – в глаза бросилось знакомое с детства название. Бабушка его регулярно покупала эту газету. «Посмотреть хоть раз, что там пишут», – подумал парень, схватил газету и ловко запрыгнул наверх.