
Иван Петрович – ветеран МЧС. Отмечен наградами, грамотами. Недавно, как им всем и полагается, в 55 лет, он вышел на пенсию. Зажил на даче.
Сорок пять грядок со всякой никому не нужной полезной ерундой типа кинзы. Про кинзу ничего плохого не скажу – трава полезная, располагающая к коммуникации. Особенно в бане и – ещё больше – после неё. Полное счастье. Это я в целом про состояние дел Ивана Петровича.
Я перед ним искренне преклоняюсь. Он чего только не устранял.
Ещё в далёкие 90-е он спасал горящую Калифорнию, в которую эти звёздно-полосатые нас сейчас принципиально не пускают. Хотя горят по-прежнему. Вот пусть там и горят. И сами всё решают. Без Ивана Петровича.
Спасал он Сирию, Эритрею, Венесуэлу, Аляску, Басконию. В смысле – Страну Басков. Израиль, когда вдруг загорелась пустыня Негёв. Хотя – чему там гореть? Камням? Хорошо, Иван Петрович потушил еврейские камни. Перечислять – замучаешься.
Идём дальше.
Иван Петрович – человек обстоятельный. Семейный. Семьёй он обзавёлся довольно поздно, потому что долго помогал всяким американцам ликвидировать их же проблемы. В Техасе, Флориде и других местах.
Сейчас ему 56. Жене – 48. И сыну Андрону – тринадцать.
Про жену ничего плохого не скажу. Зовут Анфиса. Девушка специфическая, Бог ей в помощь. И всё-таки.
Совсем недавно приключилась такая беда. Анфиса сломала палец. То есть шла по улице, упала, поскользнувшись на льду, как Гитлер в Сталинграде, и сломала мизинец. Очень хорошо! В смысле – плохо. Что дальше? Ничего. Плачьте дальше.
Анфиса пришла домой рыдая. Помылась, хлюпая. Поела холодца из индейки и представила палец Ивану Петровичу.
– Целуй.
– Чего целуй?
– Его.
– Кого его?
– Мизинец.
– С какой радости?
– С той радости, что он болит.
– В смысле?
– В смысле, что он бесхозный. Он сломан. Видишь перевязочку-лангетку? В смысле… Он, мой мизинчик, никому не нужен. Никем не защищён. Он беззащитен. Целуй.
Иван Петрович поцеловал Анфисин мизинец.
– Ещё два раза целуй. Для круглого счёта.
Иван Петрович выполнил приказание жены. У него такая профессия – чётко выполнять приказы. МЧС – это серьёзно.
– Теперь гладь… Нет, не так… Это мой, твоей законной жены, сломанный мизинец, а не какая-нибудь подвальная кошка. Гладь.
– Как гладить-то?
– Вдумчиво.
– Вдумчиво – это как?
– Вдумчиво – это вдумчиво.
– Логично. Но не понял.
– Понимание и логика – не самые сильные стороны твоей натуры.
– Согласен. Гладить-то как?
– Вдумчиво. Подумай о чём-нибудь важном – и гладь.
– Вот я думаю о важном. О курсе рубля, например…
– Нет, это не важное.
– А что важное?
– Другое.
– Что другое?
– А вот другое и важное.
– Не понял.
– А ты догадайся, – и Анфиса, зазывно вильнув юбкой, удалилась в сортир.
Дальнейший их диалог мне неизвестен.
Потом у нас с Иваном Петровичем был диалог. Подробностей не сообщаю, но главная мысль такая.
– Никогда у меня, – говорил мне Иван Петрович, – не было таких проблем. Горят леса. Рвутся вулканы. А тут один мизинчик. И горит и рвётся просто всё. Вот тебе и мировая политика.
Сорок пять грядок со всякой никому не нужной полезной ерундой типа кинзы. Про кинзу ничего плохого не скажу – трава полезная, располагающая к коммуникации. Особенно в бане и – ещё больше – после неё. Полное счастье. Это я в целом про состояние дел Ивана Петровича.
Я перед ним искренне преклоняюсь. Он чего только не устранял.
Ещё в далёкие 90-е он спасал горящую Калифорнию, в которую эти звёздно-полосатые нас сейчас принципиально не пускают. Хотя горят по-прежнему. Вот пусть там и горят. И сами всё решают. Без Ивана Петровича.
Спасал он Сирию, Эритрею, Венесуэлу, Аляску, Басконию. В смысле – Страну Басков. Израиль, когда вдруг загорелась пустыня Негёв. Хотя – чему там гореть? Камням? Хорошо, Иван Петрович потушил еврейские камни. Перечислять – замучаешься.
Идём дальше.
Иван Петрович – человек обстоятельный. Семейный. Семьёй он обзавёлся довольно поздно, потому что долго помогал всяким американцам ликвидировать их же проблемы. В Техасе, Флориде и других местах.
Сейчас ему 56. Жене – 48. И сыну Андрону – тринадцать.
Про жену ничего плохого не скажу. Зовут Анфиса. Девушка специфическая, Бог ей в помощь. И всё-таки.
Совсем недавно приключилась такая беда. Анфиса сломала палец. То есть шла по улице, упала, поскользнувшись на льду, как Гитлер в Сталинграде, и сломала мизинец. Очень хорошо! В смысле – плохо. Что дальше? Ничего. Плачьте дальше.
Анфиса пришла домой рыдая. Помылась, хлюпая. Поела холодца из индейки и представила палец Ивану Петровичу.
– Целуй.
– Чего целуй?
– Его.
– Кого его?
– Мизинец.
– С какой радости?
– С той радости, что он болит.
– В смысле?
– В смысле, что он бесхозный. Он сломан. Видишь перевязочку-лангетку? В смысле… Он, мой мизинчик, никому не нужен. Никем не защищён. Он беззащитен. Целуй.
Иван Петрович поцеловал Анфисин мизинец.
– Ещё два раза целуй. Для круглого счёта.
Иван Петрович выполнил приказание жены. У него такая профессия – чётко выполнять приказы. МЧС – это серьёзно.
– Теперь гладь… Нет, не так… Это мой, твоей законной жены, сломанный мизинец, а не какая-нибудь подвальная кошка. Гладь.
– Как гладить-то?
– Вдумчиво.
– Вдумчиво – это как?
– Вдумчиво – это вдумчиво.
– Логично. Но не понял.
– Понимание и логика – не самые сильные стороны твоей натуры.
– Согласен. Гладить-то как?
– Вдумчиво. Подумай о чём-нибудь важном – и гладь.
– Вот я думаю о важном. О курсе рубля, например…
– Нет, это не важное.
– А что важное?
– Другое.
– Что другое?
– А вот другое и важное.
– Не понял.
– А ты догадайся, – и Анфиса, зазывно вильнув юбкой, удалилась в сортир.
Дальнейший их диалог мне неизвестен.
Потом у нас с Иваном Петровичем был диалог. Подробностей не сообщаю, но главная мысль такая.
– Никогда у меня, – говорил мне Иван Петрович, – не было таких проблем. Горят леса. Рвутся вулканы. А тут один мизинчик. И горит и рвётся просто всё. Вот тебе и мировая политика.
Владимир ЕЛИСТРАТОВ
Фото: Shutterstock/FOTODOM
Свежие комментарии