Извиняться не в её характере

Борис Петрович управлялся на кухне – готовил щавелевый суп. Весна выдалась ранняя, и он облазил весь огород в поисках первых зелёных листочков. Жена его Анна Ивановна очень любила это простое деревенское блюдо с кислинкой и не терпела, когда ей советовали добавлять в него сваренное вкрутую куриное яйцо, чтобы убрать эту самую кислинку.

Борис Петрович только успел засыпать в крутой кипяток пшено, как услыхал мычание в горнице. Он привычно сдвинул кастрюльку с огня, чтобы в его отсутствие вспененная вода не убежала, и заторопился на жалобные звуки.

Жена всё так же неподвижно лежала на кровати, глядела бессмысленным взглядом в потолок, где слабо колыхались жёлтые солнечные блики. Скомканная несвежая простыня валялась на полу. За три года болезни некогда рыхлое полное тело жены высохло и теперь было похоже на жалкий скелет, обтянутый болезненной жёлтой кожей. Округлое лицо потеряло былую красоту, неестественно вытянулось, впали когда-то румяные щёки, тонкие, высохшие в былинку ноги с крупными ступнями торчали из-под голубых подгузников для взрослых.

Услышав торопливые шаги мужа, Анна Ивановна повела глубоко ввалившимися глазами в его сторону, что-то невнятно произнесла, пуская слюни. Но Борис Петрович на удивление точно понял, что она пыталась сказать.

– Пить? – словно искусный переводчик, определил он её неразборчивую тарабарщину. – Сейчас, сейчас, милая.

Мужчина взял со стола бокал с водой и, бережно приподняв голову жены, поднёс его к бледным губам больной. Та с трудом сделала крошечный глоток, и её голова снова упала на подушку.

Тяжёлый дух стоял в горнице, и Борис Петрович распахнул настежь створки окна. В горницу потянуло из сада свежим воздухом с ароматом первых цветов – белых и жёлтых нарциссов. Качнулись лёгкие занавески. Невесомо порхая, откуда-то из сада прилетела бабочка павлиний глаз. Борис Петрович видел, как она, покружив над клумбой за окном, опустилась на влажный лепесток цветка и тотчас запустила свой хоботок в хрустальную капельку утренней росинки.

А ведь было, было время, когда его Анечка выглядела как эта бабочка – живая, всегда подтянутая, лёгкая на ногу, с горделиво посаженной головой. Когда он с ней познакомился, девушка серьёзно занималась баскетболом. Спорт не для слабаков! И Анечка имела стойкий характер.

Это он понял уже после свадьбы: молодая жена тогда первый раз настояла на своём, и он смирялся, хотя был в давнем том вопросе полностью прав. Но тогда Борис Петрович подумал, что это несущественно, а разногласие внесёт в семью раздор и обиды. Так непокорная Аня и шла по жизни с высоко поднятой головой, не замечая, что близкие люди страдают от её нередко грубых действий и безапелляционных оценок. Даже был случай, когда супруга, находившаяся в том возрасте, который принято называть «баба ягодка опять», обидевшись на то, что он, вопреки её желанию, отправился с другом в ночь на рыбалку, с сердцем выкрикнула:
– Я хочу, чтоб ты сдох!

Что в тот день на неё нашло – непонятно. Сама Аня так ни в чём и не призналась и, конечно, не извинилась. Извиняться не в её характере. Если подозревала мужа в неверности, то напрасно, потому что он всю жизнь был перед ней чист. «А в горячке чего не скажешь», – оправдывал Борис Петрович супругу, но тот её выкрик так и остался сидеть занозой в его сердце.

Впрочем, что было раньше, то поросло быльём. Нынче же его Анечка неимоверно страдает от ужасной болезни Альцгеймера. У неё амнезия, апраксия, агнозия, апатия… И это только то, что он запомнил из разговора с доктором. Борис Петрович с жалостью взглянул на жену: пора менять подгузник, смазывать пролежни, принимать лекарство… Вспомнил, что на кухне его ждёт щавелевый суп, которым хотел порадовать супругу, значит, надо быстро обиходить Аню, а потом вернуться на кухню. Борис Петрович стремительно отошёл от подоконника и направился к сундуку, где у него хранились подгузники, чистые простыни и другой инвентарь, необходимый для ухода за тяжелобольным человеком.

И так изо дня в день на протяжении почти трёх лет! «А никто не обещал, что будет легко», – в который раз подумал он, привычно открывая крышку сундука.

Пока варился суп, Борис Петрович, переживая, ещё несколько раз заглядывал в горницу, чтобы поправить на жене простыню, взбить подушку, обтереть платком губы. Да и просто взглянуть на неё, чтобы удостовериться: всё в порядке, его Анечка ни в чём не нуждается. Она лежала чистая и опрятная. Но специфические запахи, которые всегда сопровождают больного человека, настолько въелись в окружающие предметы, что не помогало и распахнутое настежь окно. Впрочем, Борис Петрович как-то быстро привык к этому запаху. Он волновался только за жену, понимая, что ей требуется больше свежего воздуха. Сын недавно пообещал купить матери инвалидное кресло-каталку, и тогда они станут с Аней подолгу гулять в цветущем саду – как бывало в молодости.

Борис Петрович налил в любимую расписную чашку супруги щавелевого супа, чуточку подождал, когда тот остудится, и понёс в горницу. Там он приставил подушку вертикально к спинке кровати, приподнял и удобно посадил свою Анечку. Для полной уверенности, что суп остыл до нужного состояния, ещё раз заботливо попробовал его и осторожно поднёс ложку к губам жены.

– Приятного аппетита, милая, – сказал он с той доброжелательностью, которая присуща всем порядочным мужьям.

Голубая жилка на хрупкой шее судорожно дёрнулась, Анна Ивановна с трудом сглотнула с ложки. Вдруг её лицо жалко скривилось, и она с отвращением выплюнула зелёную жижу, а затем резко (откуда только взялись силы) оттолкнула чашку, расплескав суп по кровати. Она громко мычала и вращала безумными глазами, а Борис Петрович никак не мог понять, что её так возбудило; лишь смиренно подумал, что опять надо всё менять – и простыню, и наволочку… Что ж, видно, такая ему уготована на старости лет нелёгкая участь – ухаживать за безнадёжно больной женой.