

Недавно ко мне приходила мыть окна подруга – я сама не могу. Она татарка. И муж татарин. У них трое детей. Он бывший военный. Служил на Кавказе, в Сирии. Теперь уже на пенсии. Подруга говорит, что из горячих точек мужчины возвращаются совсем другими, теряют навыки мирной жизни.
Она человек закрытый. Я даже не знаю, как они познакомились. Живут вместе уже лет двадцать. Ну как живут… Как она сказала – практически не знает его. Но кое-что всё же рассказала.
– Л. очень раздражается из-за непорядка в доме. Всё должно быть практически стерильно. Не заботлив. Если я болею – это исключительно мои проблемы. Встречаю его с работы – он стал инструктором по вождению, – подаю ужин, спрашиваю: «Тебе приятно, когда тебя вот так встречают? Накрывают на стол? Слушают, что у тебя было на работе?» Он: «Да, очень». «Мне тоже было бы приятно». Намёка он не понял.
Подруга говорит, что в семье её родителей всё не так.
– Папа маму очень уважает. Всегда нас с братом учил заботиться о ней. «Тихо, мама отдыхает». Если мама заболела, берёт на себя готовку, переживает. Я выходила замуж за военного и думала – это защита… А ему всё равно. Детьми не занимается. Домом тоже, часто нахожу в квартире пустые бутылочки…
Она наверняка мне не всё рассказывает, но после того, как ушла, прислала сообщение: «Мне очень плохо. Жить не хочется». Думаю, муж её ещё и бьёт, просто она боится об этом говорить.
Наша общая подруга Валентина советует ей:
– Твоя проблема в том, что ты оглядываешься на свою родительскую семью, на своего папу. А надо понять, что твой Л. другой, успокоиться и жить счастливо. Спасать его из того ада, в который он попал в жизни, а не сравнивать с папой.
– Твоя проблема в том, что ты оглядываешься на свою родительскую семью, на своего папу. А надо понять, что твой Л. другой, успокоиться и жить счастливо. Спасать его из того ада, в который он попал в жизни, а не сравнивать с папой.
Эта же Валентина, когда буянила моя пьющая мать, говорила:
– Всё пройдёт. Когда её не станет, всё это забудется. Ты будешь вспоминать только светлые моменты. У меня так с папой было.
– Всё пройдёт. Когда её не станет, всё это забудется. Ты будешь вспоминать только светлые моменты. У меня так с папой было.
Что-то не забывается… Более того, года два назад ночью мне в окно постучала пьяная соседка, орала и требовала хотя бы сотню в долг. Голос пьяной бабы произвёл страшное воздействие. У меня началась истерика. Настоящая истерика и страх. Я истошно заорала:
– Уходи, уходи!
– Уходи, уходи!
А она барабанила в окно, и этот стук ещё больше пугал меня. Потому что в окна стучали матушкины собутыльники и регулярно эти окна били.
Тогда всё закончилось тем, что сосед сверху крикнул:
– Сейчас я тебе кипяток на башку сверху вылью, пошла отсюда!
– Сейчас я тебе кипяток на башку сверху вылью, пошла отсюда!
И она ушла. Но вот моя истерика, мой страх возникают помимо рассудка и воли. Мозг не забыл ничего. Какие там светлые моменты!
Наше законодательство не защищает от домашнего насилия. Более того, оно вообще скинуло с себя ответственность, сделав это преступление административным.
Наше законодательство не защищает от домашнего насилия. Более того, оно вообще скинуло с себя ответственность, сделав это преступление административным.
Был у нас участковый с очень неприличной фамилией. Его все домашние тираны боялись как огня. Пришёл он однажды к нам после очередного сеанса маминого «воспитания». Я участкового первый раз в жизни видела и методов его не знала. Он махом оценил обстановку, увидев меня на костылях. Отодвинул меня:
– Чадо, погоди! Где это чмо?
– Чадо, погоди! Где это чмо?
Запомнилось почему-то слово «чадо». Ворвался в комнату, где мать примеряла на себя роль ангела и тихой овечки, закрыл дверь за собой, и такое началось:
– Я тебя, сука, в болоте утоплю в лесу, и никто не узнает где! Инвалида бить!..
– Я тебя, сука, в болоте утоплю в лесу, и никто не узнает где! Инвалида бить!..
Мать блеяла:
– Я, может, самоубиваюсь!
– Медленно самоубиваешься! Давай помогу. На дереве повешу, воздух чище станет.
– Я, может, самоубиваюсь!
– Медленно самоубиваешься! Давай помогу. На дереве повешу, воздух чище станет.
Вышел и говорит:
– С ними только так… Прости. Знаю – она мать, порвать пуповину сложно. Закона на них нет адекватного. Потому что законы эти придумывают либо те, кто ничего не понимает и считает, что всегда можно уйти, либо те, кто сам дома склонен к насилию. Вот бьёт бабу мужик. А ей некуда пойти. Квартиру снимать не на что. Подруги? Родня? Они готовы терпеть постороннего человека неделю-две. А пока суд, пока размен, пока следствие – проходит от четырёх месяцев до полугода. Какая подруга будет столько терпеть? Только на «подумать» в суде три месяца даётся. Да он убьёт её за час. Не рожать от таких? Да он её изнасилует и дома запрёт, пока живот на нос не полезет. Или уши зальёт медовыми рассказами о своём чадолюбии, а жертва верит. У неё самой уже психика набекрень.
– С ними только так… Прости. Знаю – она мать, порвать пуповину сложно. Закона на них нет адекватного. Потому что законы эти придумывают либо те, кто ничего не понимает и считает, что всегда можно уйти, либо те, кто сам дома склонен к насилию. Вот бьёт бабу мужик. А ей некуда пойти. Квартиру снимать не на что. Подруги? Родня? Они готовы терпеть постороннего человека неделю-две. А пока суд, пока размен, пока следствие – проходит от четырёх месяцев до полугода. Какая подруга будет столько терпеть? Только на «подумать» в суде три месяца даётся. Да он убьёт её за час. Не рожать от таких? Да он её изнасилует и дома запрёт, пока живот на нос не полезет. Или уши зальёт медовыми рассказами о своём чадолюбии, а жертва верит. У неё самой уже психика набекрень.
И он был прав. Участковый заходил ко мне часто. И всегда внезапно. Вот этой внезапности все алкаши и боялись. Они чувствовали контроль над собой и знали, что он скажет: «Я мент, оформлю всё так, что тебя никто искать не будет».
И я ему очень благодарна за такие методы.
Мою мать смог остановить только суд. Только условный срок. Как на меня смотрели и что говорили – это отдельная тема. Считали Павликом Морозовым. Но больше она меня не била. И все доморощенные психологи сдулись разом. Все, кто говорил: «Да ты сама её провоцируешь, да это у неё чувство вины, что ты такая родилась, да ты ей скажи, чтобы не пила, да она не понимает, что делает, она не помнит». А когда нависла реальная угроза сесть, оказалось, всё она понимает и всё помнит.
Мою мать смог остановить только суд. Только условный срок. Как на меня смотрели и что говорили – это отдельная тема. Считали Павликом Морозовым. Но больше она меня не била. И все доморощенные психологи сдулись разом. Все, кто говорил: «Да ты сама её провоцируешь, да это у неё чувство вины, что ты такая родилась, да ты ей скажи, чтобы не пила, да она не понимает, что делает, она не помнит». А когда нависла реальная угроза сесть, оказалось, всё она понимает и всё помнит.
Была у меня подруга, говорила:
– Ты просто ничего не хочешь менять. Разменяй квартиру, и она к тебе не полезет.
– Ты просто ничего не хочешь менять. Разменяй квартиру, и она к тебе не полезет.
Я спросила:
– Возьмёшь меня к себе, пока будет размен? А может, переедешь ко мне, пока суд?
– Возьмёшь меня к себе, пока будет размен? А может, переедешь ко мне, пока суд?
Замялась.
Но я таки попробовала приватизировать квартиру, чтобы разменять. Однако для этого нужно согласие всех сторон. А мама головой покивала, а потом меня в ванной заперла и костыли унесла на мусорку:
– Нужен мне твой размен! А на что я буду харчеваться?
– Нужен мне твой размен! А на что я буду харчеваться?
Потом, когда у самой советчицы стали стремительно спиваться и муж, и отец, она мне говорила:
– Ты представляешь, его может вывести из себя всё что угодно! Туфли в прихожей не под тем углом поставила – скандал.
– Ты представляешь, его может вывести из себя всё что угодно! Туфли в прихожей не под тем углом поставила – скандал.
Я уж ей не стала говорить: «Свой совет себе посоветуй!» Зачем? Я сама в этой шкуре побыла.
Закон должен быть таков, чтобы не жертва боялась, а изверг являлся изгоем общества. Надо создавать условия, чтобы изолировать жертву от насильника. На развод, на размен нужно время, и всё это время жертва зачастую вынуждена жить с ним. Надо, чтобы насильник и буян вообще не имел права приблизиться к жертве.
Закон должен быть таков, чтобы не жертва боялась, а изверг являлся изгоем общества. Надо создавать условия, чтобы изолировать жертву от насильника. На развод, на размен нужно время, и всё это время жертва зачастую вынуждена жить с ним. Надо, чтобы насильник и буян вообще не имел права приблизиться к жертве.
Надо жертве оказывать психологическую помощь. Пусть даже отчасти принудительно. Очень многие жёны помнят, каким хорошим муж был прежде. Но это психологическая ловушка.
Порой женщина рожает вовсе не от урода, но со временем человек становится агрессором, а в доме уже есть двое-трое детей. Каждый случай индивидуален.
Надо не только девочек воспитывать, как и куда бежать, но и мальчиков растить в таком духе, что если ударит – тогда он урод и изгой и руки ему никто не подаст. Если папа подаёт пример насилия, то общество своим отношением должно подавать другой пример. И реально подвергать насильника остракизму. Чтобы ни дружбы, ни денег, ни карьеры.
У моих знакомых глава семейства, симпатяга, душа компании и милашка на людях, – убил кошку молотком за то, что та нагадила на диване, и с балкона выбросил. Так жена нормально с ним жила:
– Это всего лишь кошка, а так он добрый.
– Это всего лишь кошка, а так он добрый.
Но через пару лет, когда ей двенадцать швов наложили, развелась. А у них уже трое детей. Муж опустился, потерял работу и потом повесился. А так – да, всего лишь убил кошку. Всего лишь шкаф раскокал, всего лишь дверь выбил, всего лишь окно разбил, а так он тихий и скромный, детей любит.
Я однажды была свидетельницей свары подростков. В компании нескольких мальчиков и девочек 15–16 лет, и вдруг один при всех отвесил оплеуху девочке:
– Ты, сука, зачем на этого… смотришь, глазки ему строишь?
– Ты, сука, зачем на этого… смотришь, глазки ему строишь?
Все остальные стоят. Драчун пошёл прочь, и она за ним:
– Артём, это не так!
– Артём, это не так!
Кто воспитывает её и кто воспитывает его? Мама недодала любви ей, отец привил модель поведения ему. Но тогда общественное мнение и законы должны пытаться это корректировать.
Мне удалось оторваться. Когда я жила с мужем, то к матери вообще практически не ездила. Если только соседи звонили:
– Твоя опять… – и дальше список общественных преступлений.
Мне удалось оторваться. Когда я жила с мужем, то к матери вообще практически не ездила. Если только соседи звонили:
– Твоя опять… – и дальше список общественных преступлений.
Своё жильё я хотела сберечь, как показало время, не зря.
Да и то… Она же не воспитывала меня, поэтому мне было легче с ней порвать, чем многим.
Эта подруга, которая мне столько советов надавала по поводу матери, забыла о них напрочь, когда сама столкнулась с подобным:
– Как же я не повезу внуков на дачу к дедушке! Я же не думала, что он на меня пьяный с ножовкой полезет. Помню, в детстве мы так здорово гуляли в парке и ели мороженое. Так хочется, чтобы он так и с внуками… Как я разведусь с мужем из-за каких-то туфель? Мы венчаны, и батюшка сказал… Кроме того, вот дом построили, и когда он трезвый, то строит планы, как мы летом на море поедем. А когда он за мной ухаживал, каждый день розы дарил…
– Как же я не повезу внуков на дачу к дедушке! Я же не думала, что он на меня пьяный с ножовкой полезет. Помню, в детстве мы так здорово гуляли в парке и ели мороженое. Так хочется, чтобы он так и с внуками… Как я разведусь с мужем из-за каких-то туфель? Мы венчаны, и батюшка сказал… Кроме того, вот дом построили, и когда он трезвый, то строит планы, как мы летом на море поедем. А когда он за мной ухаживал, каждый день розы дарил…
Да я и сама: вот живу-живу, и всё нормально, а поди ж ты: баба пьяная в окно постучала – и я чуть в психушку не угодила. А мать к тому времени двенадцать лет как умерла.
Из письма Натальи,
г. Пермь
г. Пермь
Свежие комментарии