
В детстве я часто лежала в больницах и санаториях. Как смеялась моя мама впоследствии: «С детства по тюрьмам и ссылкам, как профессиональный революционер». Но мои больницы и санатории и вправду порой приравнивались к тюрьмам и ссылкам. Меня можно было назвать профессиональным больным. Расскажу одну такую историю, которую запомнила на всю жизнь.
В далёком 1974 году я, подросток, попала в республиканскую больницу с двусторонней пневмонией. Со мной в палате лежала Варвара Степановна, бывшая учительница начальных классов, уже на пенсии. Третьей соседкой в палате оказалась девочка Галя.
Я сначала не могла понять, что у девочки не так с руками, и пристально вглядывалась в них. А потом Варвара Степановна мне тихонько объяснила, что у Гали «барабанные палочки», так называют пальцы, у которых утолщение в последней фаланге, это тяжёлое последствие какой-то болезни.
Галя была старше меня на два года, она запомнилась мне молчаливой и скромной. А я – живчик и непоседа, болтушка и хохотушка.
Четвёртая соседка – тётя Оля, молодая незамужняя женщина, очень добрая и красивая. За ней пытались ухаживать мужчины из других палат, а мы с Галей ревновали и считали, что все они не достойны нашей Оли.
Пока мы лежали, тётя Оля связала для меня красивую тёплую жилетку. Это потому, что в палате было холодно, а я плохо укрывалась одеялом. Ночью тётя Оля вставала и поправляла моё одеяло. Жилетка плотно прилегала к телу и согревала меня, а шерстяные носки мне прислала из деревни бабушка. Поэтому ночью не стоило сильно переживать за меня. Главное, чтобы я вечером натянула жилетку и носки.
Тётя Оля строго говорила:
– Дарига, где жилетка и носки?
– Дарига, где жилетка и носки?
Я доставала их из-под подушки и натягивала, даже не думая, что можно не послушаться, ведь, по идее, тётя Оля мне чужой человек. Но в тот момент мне казалось, что тётя Оля – член моей семьи. Равно как и Варвара Степановна, и Галя.
Мы постоянно получали передачи. Складывали их на общем столике у окна, и каждый ел что хотел. Каждый день меня и Варвару Степановну навещали. Ко мне приходили мама или папа. А к Варваре Степановне заглядывали сын, дочка, бывшие ученики, родители учеников, коллеги. Так что на нашем столе всегда лежали вкусности.
Тётя Оля жила где-то в нашем районе, а в городе у неё родственников не было. К ней приезжали редко, но привозили много, чтобы гостинцев хватило надолго. А вот Галя оказалась детдомовской. За всё время к ней только пару раз приезжала воспитательница, которую ради такого случая даже пустили в палату. Галя так ей радовалась! Однажды она просто прижалась к ней, и они тихо о чём-то шептались. Мы втроём тихонько выскользнули из палаты, чтобы не мешать. У Варвары Степановны почему-то стали запотевать стёкла в очках, она постоянно вытирала их и приговаривала:
– Ах ты господи, ну что ж ты будешь делать…
– Ах ты господи, ну что ж ты будешь делать…
Я пыталась помочь ей вытирать стёкла, но тётя Оля увела меня в другую сторону. А потом мы все вернулись в палату и стали бурно радоваться яблокам, которые появились на столике. Галя светилась от счастья, и даже я своим умишком поняла, что надо обязательно съесть яблоко и похвалить его.
Вот такая у нас была замечательная палата. Мы лежали долго. В других палатах люди менялись, появлялись новенькие, выписывались старенькие, а мы так и жили дружным квартетом. Варвара Степановна учила нас с Галей, мы делали домашние задания в тетрадях и читали наперегонки.
Вот такая у нас была замечательная палата. Мы лежали долго. В других палатах люди менялись, появлялись новенькие, выписывались старенькие, а мы так и жили дружным квартетом. Варвара Степановна учила нас с Галей, мы делали домашние задания в тетрадях и читали наперегонки.
Тётя Оля красиво рисовала. Однажды она придумала весёлую игру, которая увлекла нас надолго. Тётя Оля рисовала разные домики и постройки: бани, сараи, свинарники, коровники, беседки, а мы их раскрашивали цветными карандашами, а потом вырезали ножницами. Когда их скопилось много, мы с Галей стали строить свои улицы. От кондыря до кондыря наших кроватей тётя Оля натянула скрученные в несколько рядов нитки, которые мы натирали мылом, чтобы крепко держались. Эти верёвочки натягивались таким образом, что представляли собой большой круг, обвивающий два кондыря. И можно было лежать на кровати и двигать эту верёвочку по кругу. А к верёвочкам мы нитками и клеем прикрепляли дома, сараи, хозяйственные постройки, стараясь, чтобы они держались крепко.
Так мы строили «улицу», а потом во время сончаса, когда нельзя было ходить, передвигали верёвки и шёпотом сообщали друг другу, куда мы сейчас идём.
– Галя, ты сейчас пойдёшь топить баню.
Значит, надо по верёвочке притянуть к себе рисунок бани. Делать это следовало аккуратно, чтобы баня и другие постройки не порвались, переезжая через кондырь. Если рисунок рвался или слетал с верёвочки, засчитывался штрафной балл.
А потом соседка мне говорила:
– Иди кормить корову.
– Иди кормить корову.
Тогда я двигала к себе коровник.
Так мы играли весь сончас. Конечно, можно было читать книги, но я благодаря им уже капитально испортила зрение. Поэтому строгая Варвара Степановна не разрешала читать лёжа. А Галя и вовсе не особенно любила читать.
Наши верёвочки с рисунками даже врач во время обхода рассматривал и хвалил, что у нас красивые улицы. А мы с Галей рады стараться.
Мне назначили бронхоскопию, в сущности, не такую сложную медицинскую процедуру. Но почему-то я её перенесла очень трудно, даже врачей перепугала. Трое суток металась в жару, временами впадая в забытьё или обморок. Отказывалась от пищи и даже в туалет не могла подняться. Родители очень переживали, потому что их ко мне тогда не пускали. Но они знали, что за мной смотрели добрые соседки.
Наши верёвочки с рисунками даже врач во время обхода рассматривал и хвалил, что у нас красивые улицы. А мы с Галей рады стараться.
Мне назначили бронхоскопию, в сущности, не такую сложную медицинскую процедуру. Но почему-то я её перенесла очень трудно, даже врачей перепугала. Трое суток металась в жару, временами впадая в забытьё или обморок. Отказывалась от пищи и даже в туалет не могла подняться. Родители очень переживали, потому что их ко мне тогда не пускали. Но они знали, что за мной смотрели добрые соседки.
Варвара Степановна и тётя Оля не спускали с меня глаз, поили водой, умудрялись впихнуть хотя бы пару ложек еды, убирали за мной утку. А когда я приходила в сознание, Галя придвигала мне то домик, то сарай, то баню. Она даже свою улицу перенесла на мою кровать, и мы играли двумя улицами.
Из соседней палаты к нам заглядывал весёлый мужчина, имени которого я не помню. Ему делали такую же процедуру в один день со мной, он уже вечером гулял по коридору и очень переживал, что я никак не могу прийти в себя. Заглядывал и громко говорил:
– Дарига, выздоравливай скорее, мы же с тобой одной крови – ты и я!
– Дарига, выздоравливай скорее, мы же с тобой одной крови – ты и я!
Конечно, его куда больше привлекала тётя Оля, но он искренне сочувствовал мне. Даже пел нам весёлые песни, аккомпанируя на гитаре. А у меня хватало сил только на слабую улыбку. Вся палата крутилась вокруг меня, я чувствовала себя всеобщей любимицей.
На четвёртые сутки проснулась от голода и села на кровати. Все ещё спали.
– Есть хочу.
– Есть хочу.
Тут же проснулись Варвара Степановна и тётя Оля, засуетились, стараясь накормить меня. Врач во время обхода очень обрадовался, что я пришла в себя. Весёлый сосед принёс мандарин. Мы с Галей его поделили, честно пересчитав все дольки. Даже Варвара Степановна и тётя Оля съели по кусочку. Весь день у нас был праздник.
А к вечеру у Гали поднялась температура. У неё и раньше такое случалось, тогда ей ставили дополнительные капельницы и медсестра сидела рядом. А в этот раз Галю почему-то увезли в другую палату. Мы остались втроём.
А к вечеру у Гали поднялась температура. У неё и раньше такое случалось, тогда ей ставили дополнительные капельницы и медсестра сидела рядом. А в этот раз Галю почему-то увезли в другую палату. Мы остались втроём.
Наутро тётя Оля куда-то направилась и долго не возвращалась. Пришла заплаканной. Они шептались с Варварой Степановной, а я лежала и одна играла своими улицами. Я сказала:
– Галя, а ты принеси булочки из сарая…
– Галя, а ты принеси булочки из сарая…
И сама начала двигать к себе Галин сарай. Тогда обе мои соседки заплакали. Я ещё не понимала, что случилось, и играла до конца сончаса. Потом пришла нянечка и стала собирать Галины вещи. Я испугалась, что Галя теперь будет лежать в другой палате. А нянечка заметила:
– Воспитательнице потом отдам вещи, куда их теперь девать…
– Воспитательнице потом отдам вещи, куда их теперь девать…
И тогда я всё поняла! Рыдала в голос, просто выла от отчаяния. Я впервые в своей маленькой жизни столкнулась со смертью.
Варвара Степановна успокаивала меня, а я всё плакала и плакала. Тётя Оля сидела вместе с нами на кровати, и мы все сплелись в один клубок. Свет в палате мы не включали, ужинать не пошли. А потом мы ели Галины яблоки с общего столика и вспоминали, какая она была добрая и красивая. И даже «барабанные палочки» нисколько её не уродовали, хотя она очень стеснялась своих рук.
Сейчас, оглядываясь назад, я вспоминаю, что и Варвара Степановна, и тётя Оля, и Галя были русскими, я оказалась единственной буряткой в палате. Но ни у кого даже мысли не возникало делить людей по национальности. Кстати, весёлый сосед тоже был бурятом. Кажется, у них с тётей Олей случился роман. А может, это я себе представила, чтобы всё у них было хорошо.
Когда меня выписывали, я плакала, расставаясь с соседками. Больше мы ни разу не встретились. Олину жилетку я носила долго, кажется, что она росла вместе со мной.
Всё время держала в душе эту историю, а сейчас решила рассказать её читателям. Пусть знают о маленькой детдомовской девочке Гале, у которой оказалась такая короткая жизнь.
Из письма Дариги Романовны,
г. Улан-Удэ
г. Улан-Удэ
Фото: Shutterstock/FOTODOM
Свежие комментарии