Вот и в Москву зима пришла. За окном снег. – Наконец-то! – радуются мои домочадцы и, схватив снегокат, убегают кататься с горки. А я навожу себе кофе, встаю у окна и, глядя на покрывшиеся снегом гаражи, воображаю вставшую реку на Сахалине и рыбаков на ней, снующих то тут, то там. Нивхи, мои дорогие нивхи, добрый, деликатный, несколько наивный сахалинский народ, занят сейчас приготовлением к зимней рыбалке.
Кто на машинах, кто на снегоходах рассекает по зимней реке, словно по хайвею. Ширина нашей кормилицы – как два или три МКАДа, гоняй сколько хочешь! Главное, не забыть взять с собой канистру с топливом про запас, иначе придётся обратно идти пешкодралом. В Новый год надо бы запастись свежей рыбкой к столу и налепить нежнейших рыбных пельменей. Да-да, в нашем посёлке пельмени начиняют именно рыбным фаршем. У меня в семье была такая традиция: 30 декабря папа выносил из сеней мешки свежемороженой наваги, укладывал на стол большую деревянную доску, точил ножи и начинал разделывать рыбу, пока она не растаяла, так она легче чистилась и вообще чистая получалась. Сначала отделял голову и хвост, затем подцеплял ножом кожу и, аккуратно наматывая её на лезвие, ловко снимал шкуру. Затем тушку разрезал на две части, и одну из них, которая с брюхом, разрезал вдоль, отделяя живот от спинки. Спинка получалась треугольная. С неё с двух сторон срезал мясо, аккуратно отделяя его от костей, и оставался один позвоночник, практически чистый. Вторую половинку, ближе к хвосту которая, наполовину не разделял, а просто срезал с боков мякоть. В мусорку летели только кости и кожа. Выбрасывать недоеденную добычу – грех. Так учила бабушка, а её учили родители. Да и на своём веку она много горестей повидала, в том числе и голод. Потому рыбу, да и мясо тоже, она всегда съедала чисто, оставляя на тарелке только обсосанные чистые косточки. – Только кости должны оставаться. Больше ничего. Кстати, шкурки мы тоже иногда подпаливали на огне и съедали их. Запах в это время стоит – ужас просто. Зато как откусишь кусочек, съёжившийся и хрустящий, м-м-м, испытываешь чудное наслаждение!Но вернусь к полным тазам аккуратных палочек рыбного мяса. Управившись с рыбой, отец прикручивал к столу мясорубку, и начиналось ещё не совсем волшебное, но уже близкое к этому, для нас, тогда ещё детей, действо. Отец крутил ручку мясорубки, и на его смуглых руках вздувались мышцы. Мясорубка сопротивлялась, хрустела случайно попавшимися костями, соскальзывая со столешницы, но отец возвращал её на место и прикручивал так туго, что уже столешница хрустела от давления. Между тем из решётки мясорубки вытекал в тазик нежный светло-серый наважий фарш, приправленный свежим луком или чесноком. Мама говорила, что лук и чеснок не дружат друг с другом, поэтому либо один, либо другой. Когда тазик наполнялся с горочкой, мы перекладывали фарш в другой таз, гораздо больший, и, когда уже он наполнялся, доставали второй, и иногда даже третий. Когда тазы с фаршем были готовы, папа сыпал на него сверху соль и перец и перемешивал массу вручную, точно тесто. Фарш должен быть вымешан руками, не ложками, не лопатками, а именно руками. Так говорили все взрослые в моей семье. Тем временем, пока папа возился с начинкой, мама вымешивала тесто прямо на столе. Затем готовое, отлежавшееся немного, гладкое, делила его на части. Части превращала в колобки и раскатывала до тех пор, пока те не становились тоненькими. Тут подключалась бабушка с рюмочками для коньяка и стопками для водки. Прижимая их плотно к тесту, она открывала конвейер по производству маленьких ровных кругляшей. Мы, дети, чайной ложкой раскладывали по кругляшам фарш, стараясь не выйти за края. Ну, здесь уже вся семья принималась за лепку, расхватывая кругляши кто больше. Самые красивые получались у мамы. Самые прозрачные получались у брата, потому что он всё время докладывал фарш. Родители ворчали, что его пельмени могут развалиться при варке. И они разваливались, но брат всё равно лепил по-своему, а потом вылавливал из кастрюли варёные шарики фарша. Я вот сейчас думаю, может, он просто тесто не любил? Самые оригинальные получались у папы. Он по краям как-то хитро защипывал тесто, и получалась косичка вокруг пельмешки. Бабушка ворчала, что слишком много фарша кладём, что его может не хватить на тесто, и немного откладывала обратно в таз. Поэтому у бабушки пельмени получались миниатюрные. А у меня получались странные. Они всегда были похожи на летающие тарелки. Я до сих пор так леплю. А самые большие всегда оказывались у дяди. Он бубнил, что вот, мол, зачем так много трудиться, брал стакан и лепил лично для себя десяток гигантов. – Большому куску и рот радуется, – говорил он нам, после чего откладывал своих великанов на отдельную дощечку и грозил нам, детям, чтобы мы на его труды не зарились. А нам и не нужно было, каждый после варки старался выбрать именно свои произведения искусства. К тому же дядина стряпня нам казалась жутко безобразной.
Для хранения пельменей у нас были специальные большие фанерные доски. Щедро обсыпав их мукой, мы укладывали налепленное ровными, чуть не по линейке, рядами: пельмешка к пельмешке. Далее количество пельменей тщательно считалось всей семьёй и выносилось в холодные сени. Там, на морозе, они прихватывались и позднее ссыпались по пакетам. Пакетов получалось очень много. Все столы в сенях были уставлены ими. На следующий день, встречаясь с соседями возле колодца или в очередях в магазине, все обсуждали количество заготовленных к столу пельменей. Кто-то говорил – вот, пятьсот, мол, налепили, а в ответ летело – эх вы, лентяи! Кто-то хвастался, что налепили тысячу с лишним, и в ответ раздавалось – вот, мол, молодцы! С течением и развитием болтовни, а также с вливанием в неё мимо проходивших сельчан, количество пельменей росло, и как-то раз до меня долетело число – целых пять тысяч! Это были безусловные победители. Все только ахали в ответ и хвалили трудолюбивых чемпионов. И завидовали им. Наша семья честно перевалила за две с половиной тысячи. Потом, как ни пытались преодолеть эту планку, никак не получалось. Силы покидали нас уже на двух тысячах, не то что на пяти. Жалко, со временем такая традиция постепенно ушла из наших домов. Теперь к новогоднему столу я готовлю курицу, картофельное пюре, парочку салатов, делаю сырную и мясную нарезку. И то потом два дня это доедаем. А пельмени что? Они теперь на столе считаются дурновкусием. И их теперь можно купить в любом магазине. Какие хочешь! Чего запариваться-то, весь день ещё терять? Купил, кинул в кастрюлю, десять минут, вот и всё готово. Время словно сжалось в пружинку и такими темпами понеслось, что диву даёшься, как мы раньше всё успевали, а сейчас нет? Неужели время было резиновое? Вроде учились, работали, хозяйство держали, в огородах возились, на рыбалку ходили… Но как будто мы раньше не спешили, особенно под Новый год, когда садились дружно за стол и начинали ваять хорошее настроение к праздничному столу. Всей семьёй. Хотя, быть может, я ошибаюсь, и стоят ещё где-нибудь на столах у сахалинцев в новогоднюю ночь полные тарелки рыбных пельменей, слепленных вручную дружной и усердной семьёй. Возможно, и я когда-нибудь не побоюсь прослыть лентяйкой и слеплю для праздника добрых сотни две пельмешек, сделав пяток из них счастливыми, щедро приправленными перцем. (Правда, у меня дома есть аллергики, придётся найти безопасную альтернативу перцу, в виде картофельного, например, или морковного пюре.) Возможно, и вы не поленитесь, и ваши соседи. Быть может, вам попадётся счастливый, и вы, схватив ложку, начнёте жадно черпать бульон, пока не заедите жар. А потом, высунув язык, будете смеяться вместе со всеми.
Счастье привалило! Черпай ложками! Евгения САВВА-ЛОВГУН Фото: Shutterstock/FOTODOM
Свежие комментарии