Кызыл едва расставила бутылочки со свежеприготовленными смесями из лекарственных трав, как в окно комнаты заскребли. Она не испугалась – уже привыкла к тому, что её помощь требовалась поздней ночью или под утро. Открыв окно, увидела Ахмед-бека. Девушка знала, что его молодая жена на сносях. Но сегодня утром, когда она ходила с матерью на рынок, сельчанки-торговки рассказали, что Ахмед-бек подался в бега со своим невеликим семейством и парой батраков.
Во всех крупных городах Дагестана уже сменилась власть, и раз в Дербенте заправляют большевики, то не сегодня-завтра и в Хиве начнутся перемены. Многие зажиточные горцы уезжали, спасая семьи и имущество. Через горные леса пробирались к Азербайджану, переправлялись в Иран.
– Фатьма не может разродиться, нужна твоя помощь, – Ахмед умоляюще смотрел на молодую повитуху. – Я хорошо заплачу. Не обижу.
Семья Кызыл – мать и два младших брата – жила не только заработками сестры. У них небольшой участок, две коровы и несколько овец. Мать шила и вышивала красивые чохто и платки. Кызыл тоже умела и шить, и вышивать, но истинное призвание обрела в другом.
Своё ремесло она переняла от матери отца, погибшего десять лет назад на лесозаготовках. Постепенно Кызыл привносила в искусство родовспоможения что-то своё – то, что бабка недовольно называла баловством. Например, маточное молочко оказалось прекрасным обезболивающим средством, а тминное масло хорошо заживляло разрывы у рожениц.
В травах, которые девушка сушила на веранде, она разбиралась благодаря соседке-травнице. Боровая матка, красная щётка, шатавари, мелисса, ромашка, мята перечная – из них Кызыл делала настойки и бальзамы или растирала сухие травы в порошок и добавляла в кипящее топлёное масло. Получалась мазь, которой она смазывала руки.
Кисти у девушки маленькие, аккуратные, как у подростка, да и сама она маленькая, но очень хорошенькая и складная. В их дом часто приходили сваты, но Кызыл всякий раз отказывала – не хотела выходить замуж за чужого навязанного человека. Мать не неволила дочь, хотя той уже пошёл девятнадцатый год – по горским обычаям Кызыл засиделась в невестах.
Кызыл шла в сопровождении брата по извилистой горной дороге, пока вдалеке не показался огонёк. Они вышли на поляну, где стояло несколько телег, нагруженных доверху узлами со скарбом и скатанными коврами. На одной, чуть в стороне, спали дети Ахмед-бека и его старый отец, а на другой лежала, постанывая, Фатьма. Рядом сидела свекровь, что-то бормоча под нос.
Кызыл сразу взялась за дело, дав краткие указания мужчинам. Она едва сдерживала раздражение и чуть не нагрубила Ахмед-беку. Он ведь знал, что Фатьме со дня на день рожать, но всё равно решился на дальнюю дорогу, рискуя жизнью жены и нерождённого ребёнка.
Отослав мужчин подальше от арбы, оголила живот роженицы. Да, так и есть: ребёнок лежал поперёк родовых путей, не успев повернуться головкой до схваток. Натерев руки лечебной мазью, повитуха стала осторожными круговыми движениями разворачивать ребёнка, чтобы тот оказался в нужном положении. Затем, дождавшись потуг, начала помогать малышу. Кызыл обрадовало, что он родился здоровым и сразу оповестил мир громким плачем, а у Фатьмы не было разрывов.
Перерезав пуповину, она передала ребёнка свекрови, а сама, дождавшись последа, обработала роженицу и убрала инструменты и бутылочки в сумку-хурджин.
– Кызыл, сестрёнка, спасибо, что не отказала! – Ахмед-бек протянул руку, и на ладони мужчины сверкнула в отблесках костра тонкая серебряная цепочка с кулоном. – Пусть этот подарок навсегда станет оберегом в твоём ремесле, сестра.
Она приняла подарок. В кулон был вправлен ярко-синий сапфир с крохотным пузырьком воздуха внутри. Сразу вспомнились рассказы бабки: «Есть камень, синий, как вечернее небо. Он хранит в себе воздух – словно вдохнул и не выдохнул когда-то. Пусть повитуха носит его на груди, и ни одно дитя не умрёт у неё на руках, ни одна мать не истечёт кровью. Самые трудные роды благополучно завершатся, и жизнь в этом мире прибавится. И саму повитуху, когда придёт её черёд содрогаться в родовых муках, камень убережёт, и дитя её сохранит. Но если ангел смерти Азраил всё же раскинет свои чёрные крылья над родовым ложем – попроси камень о помощи. Он треснет и выпустит вдох, который хранил в себе, и тёмный ангел отступит перед дыханием жизни. Однако попросить камень можно лишь однажды…»
Кызыл всегда считала эту легенду выдумкой, но сейчас, когда камень, так точно описанный бабушкой, лёг в её ладошку, невольно задумалась – может, он действительно обладает волшебной силой?
– Ты знаешь легенду об этом камне, Ахмед-бек?
– Да, слышал от торговца на восточном рынке в Темир-Хан-Шуре. Я у него купил этот камень, но подумал, что торговец хитрит, лишь бы продать. Да и купил не из-за легенды, а потому что драгоценные камни проще везти в другую страну и там обратить их в деньги. А теперь понял, что он тебе принесёт больше радости, чем мне.
Они тепло попрощались, и девушка с братом отправились обратно.
Отгремевшая революция сносила вековые обычаи-адаты. Менялись устои, внося новизну в отношения между людьми, стирая грани социальных различий. Неизменным оставалось одно – люди влюблялись, женились, рожали детей.
Кызыл по-прежнему жила в родном ауле, но уже в доме любимого мужа. Её ремесло всегда было востребованным. Семья мужа уважала и любила скромную и трудолюбивую сноху, которая вносила изрядный вклад в семейный бюджет.
Муж Кызыл окончил трёхмесячные партийные курсы в Москве и теперь возглавлял первый профсоюз рабочих и крестьян в селе. Он часто ездил в Дербент и обязательно брал с собой жену. Останавливались у родственников, муж сразу уходил к товарищам, а Кызыл отправлялась в аптеку, которой заведовал Овшолум, старый горский еврей. Он по-прежнему готовил лекарства в своей маленькой лаборатории.
Овшолум знал практически все дагестанские языки, поэтому свободно говорил с молодой женщиной на её родном табасаранском наречии. Именно старый Овшолум посоветовал Кызыл пойти учиться на медсестру, чтобы её ремесло стало настоящей профессией. Она поступила на полугодовые курсы для медработников среднего звена. Кызыл понимала, что жизнь не стоит на месте. Нужно научиться делать уколы, медикаментозно останавливать кровотечения, облегчать родовые муки женщин.
Курсы вёл русский врач, который приехал в Южный Дагестан сразу после революции. Учащиеся не знали русского, который только становился языком межнационального общения. До революции, да и много десятилетий спустя, дагестанцы общались между собой на кумыкском языке, очень лёгком и запоминающемся.
После курсов Кызыл стала работать в фельдшерском пункте – такие открывались во всех крупных горских сёлах. Работы прибавилось, но это было в радость. Огорчало лишь то, что ей приходилось подниматься по узким извилистым улочкам аула к домам на горе. Давал себя знать шестой месяц собственной беременности – отекали ноги, ныла поясница.
В ту ночь Кызыл долго не могла уснуть – что-то беспокоило её. Встала, на всякий случай проверила хурджин с баночками-бутылочками, потом открыла чемоданчик, который ей выдали в фельдшерском пункте. Вроде бы всё на месте. Но, едва она легла, как в ворота забарабанили, послышался плач:
– Ох, дочка, пожалуйста! Ради Аллаха! Моя Маржана умирает.
Кызыл наспех накинула балахон, платок на голову, схватила чемоданчик, перевесила на плечо хурджин, вернулась к воротам.
Они торопливо поднимались в гору. Женщина причитала без умолку. Понятно, роженица – единственный ребёнок, вот мать и вне себя от тревоги. Но почему роды начались так рано? Вроде бы Маржане ещё два месяца ходить.
В тускло освещённой комнате на расстеленном на полу одеяле лежала молодая женщина. Кызыл сделала обезболивающий укол, начала первичный осмотр. При пальпации живота поняла, что у Маржаны два плода, которые одновременно подошли к родовым путям и не дают друг другу покинуть чрево. Она начала круговыми движениями массировать живот, стараясь отодвинуть одного младенца и дать другому родиться первым. Затем произвела внутренний осмотр. Околоплодный пузырь оказался цел, и это хорошо. Надо сначала развернуть одного малыша. Второй сам найдёт дорогу.
Счёт шёл на минуты. Следовало действовать быстро и чётко, пока дети не задохнулись. Кызыл встала на колени, превозмогая боль в пояснице, и заработала руками, раз за разом отодвигая одного младенца и подталкивая другого. Наконец ей это удалось. Вскрыв околоплодный пузырь, начала стимулировать роды. Показалась головка первого ребёнка. Мать Маржаны взвыла.
– Заткнись! – крикнула повитуха. – Быстрее неси воду, таз и чистые полотенца!
Мать кинулась помогать. Приняв первого мальчика и перевязав пуповину, Кызыл отдала ребёнка новоиспечённой бабушке, а сама нагнулась к роженице, чтобы принять второго. Вытолкнув его из себя, Маржана без сознания упала на подушку. Кызыл отвлеклась всего на несколько минут, чтобы перевязать пуповину второму малышу и передать его бабушке, а когда вернулась к роженице, то увидела тонкую ярко-алую струйку.
Сначала повитуха подумала, что кровоточит разрыв, но, обработав его и осмотрев женщину, поняла, что это внутреннее кровотечение. То, чего Кызыл больше всего боялась. До сих пор она не сталкивалась с подобным осложнением. Конечно, на курсах им рассказывали, что такое бывает, и довольно часто, но в её практике этого не случалось.
Времени на раздумья не было. Она быстро развела кровоостанавливающий порошок и по капле влила его в рот лежащей без сознания роженице, затем стала потихоньку вытаскивать послед. Но кровь продолжала течь.
Кызыл не знала, что предпринять. Сделав всё возможное, положив на живот несчастной завёрнутый в одеяло кусок льда, который принесли из погреба, Кызыл выгнала всех из комнаты и встала на колени. Стиснув в дрожащих от усталости руках кулон, она мысленно обратилась к нему: «Я прошу тебя в первый и в последний раз: помоги, не дай ей умереть! Пусть она живёт на радость детям, мужу и родителям. Если легенда о тебе не выдумка, я умоляю, спаси её!»
Не сразу, но она почувствовала, что камень нагревается. Он становился всё горячее, и, когда жжение стало нестерпимым, Кызыл раскрыла ладони.
Камень светился синим огнём. Воздух внутри него побелел и пульсировал, словно билось маленькое сердце. Потом свет начал меркнуть. Резкий короткий звук напугал молодую женщину, но она не бросила кулон, даже когда увидела, как сапфир рассекла трещина. Мгновение – и в её руках остались лишь пустая оправа и несколько синих осколков.
Кызыл медленно поднялась с колен, не отрывая взгляда от того, что было амулетом. Потом осторожно опустила осколки и оправу с цепочкой в карман. Ей оставалось только ждать. Повитуха легла рядом с Маржаной. От чудовищной усталости и пережитых волнений мгновенно провалилась в сон.
Её разбудил слабый голос Маржаны:
– Кызыл, сестрёнка, можно уже снять с моего живота одеяло? Я промокла насквозь…
Кызыл приподнялась, откинула одеяло, посмотрела вниз. Крови нет. Неужели легенда о сапфире – правда? Она закрыла глаза. Как бы там ни было, хорошо, что Маржана осталась жива.
Она стонала, тужась, считала минуты между схватками. Малыш разрывал нутро, стараясь побыстрее родиться, но, по всей видимости, был слишком большим для хрупкой Кызыл. Мать и свекровь, хлопотавшие рядом, не знали, как облегчить страдания роженицы. Кызыл ходила взад-вперёд, массируя поясницу, старалась задерживать дыхание во время схваток, как учили на курсах. Боль отступала на время, но при очередной схватке накатывала с новой силой, и Кызыл чудилось, что низ живота терзают раскалённые крючья.
Она прилегла. Сил больше не было. Последним осмысленным движением Кызыл ухватилась за маленький мешочек на шее, в котором лежало всё, что осталось от амулета. Она ни капли не сожалела, что попросила амулет помочь другой женщине. Да, сейчас ей очень больно, но мысль о том, что Маржана осталась жива, согревала душу.
– Я всё правильно сделала, – прошептала Кызыл и потеряла сознание.
Ей казалось, что всё уже позади. Стало легко и приятно, будто её качают ласковые волны их горной речки. Голубое небо над головой постепенно темнело и наконец приобрело сапфирово-синий оттенок. И оно было таким прекрасным!
В голове прошелестел чей-то шёпот: «Сказано: тем, кто творил в этом мире добро, будет воздано добром».
– Дуйся! Кызыл! Дуйся! Ещё немного! Машаллах, дочка!
Женщины, обливаясь слезами, приняли на руки новорождённого внука.
Диляра ГАЙДАРОВА,
г. Южно-Сухокумск, Дагестан
Во всех крупных городах Дагестана уже сменилась власть, и раз в Дербенте заправляют большевики, то не сегодня-завтра и в Хиве начнутся перемены. Многие зажиточные горцы уезжали, спасая семьи и имущество. Через горные леса пробирались к Азербайджану, переправлялись в Иран.
– Фатьма не может разродиться, нужна твоя помощь, – Ахмед умоляюще смотрел на молодую повитуху. – Я хорошо заплачу. Не обижу.
Семья Кызыл – мать и два младших брата – жила не только заработками сестры. У них небольшой участок, две коровы и несколько овец. Мать шила и вышивала красивые чохто и платки. Кызыл тоже умела и шить, и вышивать, но истинное призвание обрела в другом.
Своё ремесло она переняла от матери отца, погибшего десять лет назад на лесозаготовках. Постепенно Кызыл привносила в искусство родовспоможения что-то своё – то, что бабка недовольно называла баловством. Например, маточное молочко оказалось прекрасным обезболивающим средством, а тминное масло хорошо заживляло разрывы у рожениц.
В травах, которые девушка сушила на веранде, она разбиралась благодаря соседке-травнице. Боровая матка, красная щётка, шатавари, мелисса, ромашка, мята перечная – из них Кызыл делала настойки и бальзамы или растирала сухие травы в порошок и добавляла в кипящее топлёное масло. Получалась мазь, которой она смазывала руки.
Кисти у девушки маленькие, аккуратные, как у подростка, да и сама она маленькая, но очень хорошенькая и складная. В их дом часто приходили сваты, но Кызыл всякий раз отказывала – не хотела выходить замуж за чужого навязанного человека. Мать не неволила дочь, хотя той уже пошёл девятнадцатый год – по горским обычаям Кызыл засиделась в невестах.
Кызыл шла в сопровождении брата по извилистой горной дороге, пока вдалеке не показался огонёк. Они вышли на поляну, где стояло несколько телег, нагруженных доверху узлами со скарбом и скатанными коврами. На одной, чуть в стороне, спали дети Ахмед-бека и его старый отец, а на другой лежала, постанывая, Фатьма. Рядом сидела свекровь, что-то бормоча под нос.
Кызыл сразу взялась за дело, дав краткие указания мужчинам. Она едва сдерживала раздражение и чуть не нагрубила Ахмед-беку. Он ведь знал, что Фатьме со дня на день рожать, но всё равно решился на дальнюю дорогу, рискуя жизнью жены и нерождённого ребёнка.
Отослав мужчин подальше от арбы, оголила живот роженицы. Да, так и есть: ребёнок лежал поперёк родовых путей, не успев повернуться головкой до схваток. Натерев руки лечебной мазью, повитуха стала осторожными круговыми движениями разворачивать ребёнка, чтобы тот оказался в нужном положении. Затем, дождавшись потуг, начала помогать малышу. Кызыл обрадовало, что он родился здоровым и сразу оповестил мир громким плачем, а у Фатьмы не было разрывов.
Перерезав пуповину, она передала ребёнка свекрови, а сама, дождавшись последа, обработала роженицу и убрала инструменты и бутылочки в сумку-хурджин.
– Кызыл, сестрёнка, спасибо, что не отказала! – Ахмед-бек протянул руку, и на ладони мужчины сверкнула в отблесках костра тонкая серебряная цепочка с кулоном. – Пусть этот подарок навсегда станет оберегом в твоём ремесле, сестра.
Она приняла подарок. В кулон был вправлен ярко-синий сапфир с крохотным пузырьком воздуха внутри. Сразу вспомнились рассказы бабки: «Есть камень, синий, как вечернее небо. Он хранит в себе воздух – словно вдохнул и не выдохнул когда-то. Пусть повитуха носит его на груди, и ни одно дитя не умрёт у неё на руках, ни одна мать не истечёт кровью. Самые трудные роды благополучно завершатся, и жизнь в этом мире прибавится. И саму повитуху, когда придёт её черёд содрогаться в родовых муках, камень убережёт, и дитя её сохранит. Но если ангел смерти Азраил всё же раскинет свои чёрные крылья над родовым ложем – попроси камень о помощи. Он треснет и выпустит вдох, который хранил в себе, и тёмный ангел отступит перед дыханием жизни. Однако попросить камень можно лишь однажды…»
Кызыл всегда считала эту легенду выдумкой, но сейчас, когда камень, так точно описанный бабушкой, лёг в её ладошку, невольно задумалась – может, он действительно обладает волшебной силой?
– Ты знаешь легенду об этом камне, Ахмед-бек?
– Да, слышал от торговца на восточном рынке в Темир-Хан-Шуре. Я у него купил этот камень, но подумал, что торговец хитрит, лишь бы продать. Да и купил не из-за легенды, а потому что драгоценные камни проще везти в другую страну и там обратить их в деньги. А теперь понял, что он тебе принесёт больше радости, чем мне.
Они тепло попрощались, и девушка с братом отправились обратно.
Отгремевшая революция сносила вековые обычаи-адаты. Менялись устои, внося новизну в отношения между людьми, стирая грани социальных различий. Неизменным оставалось одно – люди влюблялись, женились, рожали детей.
Кызыл по-прежнему жила в родном ауле, но уже в доме любимого мужа. Её ремесло всегда было востребованным. Семья мужа уважала и любила скромную и трудолюбивую сноху, которая вносила изрядный вклад в семейный бюджет.
Муж Кызыл окончил трёхмесячные партийные курсы в Москве и теперь возглавлял первый профсоюз рабочих и крестьян в селе. Он часто ездил в Дербент и обязательно брал с собой жену. Останавливались у родственников, муж сразу уходил к товарищам, а Кызыл отправлялась в аптеку, которой заведовал Овшолум, старый горский еврей. Он по-прежнему готовил лекарства в своей маленькой лаборатории.
Овшолум знал практически все дагестанские языки, поэтому свободно говорил с молодой женщиной на её родном табасаранском наречии. Именно старый Овшолум посоветовал Кызыл пойти учиться на медсестру, чтобы её ремесло стало настоящей профессией. Она поступила на полугодовые курсы для медработников среднего звена. Кызыл понимала, что жизнь не стоит на месте. Нужно научиться делать уколы, медикаментозно останавливать кровотечения, облегчать родовые муки женщин.
Курсы вёл русский врач, который приехал в Южный Дагестан сразу после революции. Учащиеся не знали русского, который только становился языком межнационального общения. До революции, да и много десятилетий спустя, дагестанцы общались между собой на кумыкском языке, очень лёгком и запоминающемся.
После курсов Кызыл стала работать в фельдшерском пункте – такие открывались во всех крупных горских сёлах. Работы прибавилось, но это было в радость. Огорчало лишь то, что ей приходилось подниматься по узким извилистым улочкам аула к домам на горе. Давал себя знать шестой месяц собственной беременности – отекали ноги, ныла поясница.
В ту ночь Кызыл долго не могла уснуть – что-то беспокоило её. Встала, на всякий случай проверила хурджин с баночками-бутылочками, потом открыла чемоданчик, который ей выдали в фельдшерском пункте. Вроде бы всё на месте. Но, едва она легла, как в ворота забарабанили, послышался плач:
– Ох, дочка, пожалуйста! Ради Аллаха! Моя Маржана умирает.
Кызыл наспех накинула балахон, платок на голову, схватила чемоданчик, перевесила на плечо хурджин, вернулась к воротам.
Они торопливо поднимались в гору. Женщина причитала без умолку. Понятно, роженица – единственный ребёнок, вот мать и вне себя от тревоги. Но почему роды начались так рано? Вроде бы Маржане ещё два месяца ходить.
В тускло освещённой комнате на расстеленном на полу одеяле лежала молодая женщина. Кызыл сделала обезболивающий укол, начала первичный осмотр. При пальпации живота поняла, что у Маржаны два плода, которые одновременно подошли к родовым путям и не дают друг другу покинуть чрево. Она начала круговыми движениями массировать живот, стараясь отодвинуть одного младенца и дать другому родиться первым. Затем произвела внутренний осмотр. Околоплодный пузырь оказался цел, и это хорошо. Надо сначала развернуть одного малыша. Второй сам найдёт дорогу.
Счёт шёл на минуты. Следовало действовать быстро и чётко, пока дети не задохнулись. Кызыл встала на колени, превозмогая боль в пояснице, и заработала руками, раз за разом отодвигая одного младенца и подталкивая другого. Наконец ей это удалось. Вскрыв околоплодный пузырь, начала стимулировать роды. Показалась головка первого ребёнка. Мать Маржаны взвыла.
– Заткнись! – крикнула повитуха. – Быстрее неси воду, таз и чистые полотенца!
Мать кинулась помогать. Приняв первого мальчика и перевязав пуповину, Кызыл отдала ребёнка новоиспечённой бабушке, а сама нагнулась к роженице, чтобы принять второго. Вытолкнув его из себя, Маржана без сознания упала на подушку. Кызыл отвлеклась всего на несколько минут, чтобы перевязать пуповину второму малышу и передать его бабушке, а когда вернулась к роженице, то увидела тонкую ярко-алую струйку.
Сначала повитуха подумала, что кровоточит разрыв, но, обработав его и осмотрев женщину, поняла, что это внутреннее кровотечение. То, чего Кызыл больше всего боялась. До сих пор она не сталкивалась с подобным осложнением. Конечно, на курсах им рассказывали, что такое бывает, и довольно часто, но в её практике этого не случалось.
Времени на раздумья не было. Она быстро развела кровоостанавливающий порошок и по капле влила его в рот лежащей без сознания роженице, затем стала потихоньку вытаскивать послед. Но кровь продолжала течь.
Кызыл не знала, что предпринять. Сделав всё возможное, положив на живот несчастной завёрнутый в одеяло кусок льда, который принесли из погреба, Кызыл выгнала всех из комнаты и встала на колени. Стиснув в дрожащих от усталости руках кулон, она мысленно обратилась к нему: «Я прошу тебя в первый и в последний раз: помоги, не дай ей умереть! Пусть она живёт на радость детям, мужу и родителям. Если легенда о тебе не выдумка, я умоляю, спаси её!»
Не сразу, но она почувствовала, что камень нагревается. Он становился всё горячее, и, когда жжение стало нестерпимым, Кызыл раскрыла ладони.
Камень светился синим огнём. Воздух внутри него побелел и пульсировал, словно билось маленькое сердце. Потом свет начал меркнуть. Резкий короткий звук напугал молодую женщину, но она не бросила кулон, даже когда увидела, как сапфир рассекла трещина. Мгновение – и в её руках остались лишь пустая оправа и несколько синих осколков.
Кызыл медленно поднялась с колен, не отрывая взгляда от того, что было амулетом. Потом осторожно опустила осколки и оправу с цепочкой в карман. Ей оставалось только ждать. Повитуха легла рядом с Маржаной. От чудовищной усталости и пережитых волнений мгновенно провалилась в сон.
Её разбудил слабый голос Маржаны:
– Кызыл, сестрёнка, можно уже снять с моего живота одеяло? Я промокла насквозь…
Кызыл приподнялась, откинула одеяло, посмотрела вниз. Крови нет. Неужели легенда о сапфире – правда? Она закрыла глаза. Как бы там ни было, хорошо, что Маржана осталась жива.
Она стонала, тужась, считала минуты между схватками. Малыш разрывал нутро, стараясь побыстрее родиться, но, по всей видимости, был слишком большим для хрупкой Кызыл. Мать и свекровь, хлопотавшие рядом, не знали, как облегчить страдания роженицы. Кызыл ходила взад-вперёд, массируя поясницу, старалась задерживать дыхание во время схваток, как учили на курсах. Боль отступала на время, но при очередной схватке накатывала с новой силой, и Кызыл чудилось, что низ живота терзают раскалённые крючья.
Она прилегла. Сил больше не было. Последним осмысленным движением Кызыл ухватилась за маленький мешочек на шее, в котором лежало всё, что осталось от амулета. Она ни капли не сожалела, что попросила амулет помочь другой женщине. Да, сейчас ей очень больно, но мысль о том, что Маржана осталась жива, согревала душу.
– Я всё правильно сделала, – прошептала Кызыл и потеряла сознание.
Ей казалось, что всё уже позади. Стало легко и приятно, будто её качают ласковые волны их горной речки. Голубое небо над головой постепенно темнело и наконец приобрело сапфирово-синий оттенок. И оно было таким прекрасным!
В голове прошелестел чей-то шёпот: «Сказано: тем, кто творил в этом мире добро, будет воздано добром».
– Дуйся! Кызыл! Дуйся! Ещё немного! Машаллах, дочка!
Женщины, обливаясь слезами, приняли на руки новорождённого внука.
Диляра ГАЙДАРОВА,
г. Южно-Сухокумск, Дагестан
Свежие комментарии