Жидкость красивого янтарного цвета

Мне тринадцать. В середине октября иду в 8-й класс после двухнедельного отсутствия. На мне дешёвая дерматиновая куртка и джинсовая юбка сильно выше колен. Рыжая начёсанная чёлка, похожая на крыло самолёта, и туфельки на каблучках-рюмочках с золотыми пряжками. Китайский рынок брал приступом раздетых, растерянных россиян, ничего не понимающих в моде.

В кармане пачка сигарет. В ярком цветастом пакете тетради и учебники. С портфелем нынче ходить немодно. А с пакетом и дёшево, и сердито.

Захожу в школу и иду в свой класс.

– Ловгун! Ты опять пришла в набедренной повязке?
– А чё, другим можно, а мне нельзя? – откликаюсь на грозный окрик директора.
– В следующий раз не пущу! Поняла?
– Поняла.

Чеканю шаг по длинному тёмному коридору, в конце которого тускло светится единственное узкое окно.

– А кто это у нас тут такой красивый? Ясно солнышко, Евгения Ивановна! – слышу зычный грудной голос Валентины Петровны, нашей классной. – Спасибо, что осеняете сегодня нас своим присутствием! – и низко кланяется мне в пояс.
– Мама заболела, а помочь некому, – пряча улыбку, пытаюсь врать правдоподобно.
– Говори, да не заговаривайся, злостная прогульщица. Марш в класс! Сегодня с тебя семь шкур сдеру!

Валентина Петровна – учительница русского и литературы. Она любит меня. Приходит к нам домой, разговаривает с родителями, со мной.

– Женька, Женька, светлая ты голова! Но ветер, ветер там… Ты пойми, он выветрится, а ты пойдёшь улицы подметать.

Проблем с диктантами и сочинениями у меня нет, так что спокойно иду в класс.

– Какие люди! – смеются одноклассники.
– Ты в курсе, что у тебя по биологии пятёрка? Ну и наглая! Мы пыхтим на занятиях, а ты раз в месяц пришла, пятёрки получила и пошла дальше гулять!
– Уметь надо, – самодовольно улыбаюсь и плюхаюсь на своё место.

Начинается урок. Щурюсь на доску и ориентируюсь на голос учителя. Получается тарабарщина, но я с ней потом разберусь.

– Чё там? – спрашивает Женька и заглядывает в мою тетрадь.
– Куда? Не видишь, граница! – беру ручку и дочерчиваю линию, до миллиметра отмеренную между нами.
– Ну чё ты, Жека? Дай списать!
– А у тебя что написано? Дай посмотреть. Границу открывай.
– А давай на руках поборемся?

Не знаю, поддавался он или нет, но я почти всегда побеждала.

Иногда мы дрались, больше шутя. Били друг друга учебниками и линейками, пинались под партой. Иногда Женька хватал меня за резинку лифчика и, сильно оттягивая назад, отпускал. За это я тыкала его ручкой и драла ёжик на голове.

На длинных переменах бегали в ларёк возле школы, где покупали сигареты поштучно. Похуже стоили сто, покруче – двести. Мы скидывались на одну или две и, прячась за угол школы, второпях курили одну на троих или даже пятерых. Учителя тоже курили, но между нами был негласный договор: в местах курения не пересекаемся. Поэтому курили по разным углам. После уроков бежали на обед и из столовой шли гулять по стройкам. Их было много, и все заморожены.

Помню уложенные деревянные полы внутри недо-домов, местами крашенные. Добротные чугунные ванны. Окна уже вставлены, и ребята с удовольствием их били. Глупые, мы не понимали ещё тогда, что вместе с этими стёклами бились вдребезги наши жизни.

Нагулявшись, бежали по домам или к тому, у кого родителей не было дома. Там сидели до утра, играли в карты, нарды или просто травили анекдоты.

Как-то раз гуляем. Дико скучно, поэтому молчим и просто пинаем камешки. Навстречу идёт мужик, покачивается из стороны в сторону, а из карманов торчат тонкие голубые горлышки.

– О, глядите, водка!
– Давайте отберём?
– Ага, он прямо так и отдал! Держи карман шире!
– А мы осторожно.
– Эх вы, слабаки!

Выхожу вперёд, следом за мной Женька.

Подкрадываемся с двух сторон, и – опа! – вырываем бутылки, я слева, а он справа. Я успела, а в правую мужичок вцепился мёртвой хваткой, поэтому Женька разжал ладони и быстро ретировался. Мужик развернулся и шагнул ко мне. Участие в соревнованиях по бегу очень пригодилось, и, с места взяв старт, я рванула вниз по дороге, сжимая в руках бутылку. Господи, давно я так не бегала! И никогда так остро не хотела жить.

Мужичок оказался прыткий, и мне пришлось здорово попотеть, чтобы оторваться.

Поплутав немного в поисках ребят, зашла на стройку, где меня радостно встретили и со смехом приняли пузырь «Пшеничной». Распечатав её и с отвращением понюхав, решили пить по крышечке.

– Батяня сказал, если пить маленькими дозами, пьянеешь быстрее. – сказал кто-то из ребят.
– Ну что ж, раз батёк сказал, значит, спорить не будем.

Попробовали. Никому не понравилось.

– А ещё он сказал, если водку накурить, она наповал рубит. Стопку выпиваешь и сразу падаешь, – мы в диком восторге ахаем. – Но это можно только «Беломором» сделать.

Шарим по карманам, а толку? Никто из нас такой стрём не курит.

Выходим на охоту за курильщиками и долго бегаем по улицам за мужиками. Они шарахаются или просто презрительно молчат в ответ. Одного так вообще еле догнали. В итоге оказалось, что некурящий. Зря только силы потратили.

– Обычные мужики «Беломор» не курят, – просветляюсь вдруг. – Надо рыбака искать. Вот они точно курят папиросы.
– Гениально! – кричат ребята, и мы бежим на причал, где ловим старого рыбака в подвёрнутых болотниках и с брезентовым рюкзаком. Покряхтывая, он выдаёт нам несколько папирос.
– Спасибо, дядька! – благодарим мы.
– Спасибо в карман не положишь и в рот не нальёшь. – крякает дедок.

Прячем бутылку и уходим в кусты. Располагаемся на кочках поудобнее, вставляем папиросу в горлышко и пускаем наконец дым. Тонкие коричневые нити плавно обволакивают кристальную жидкость. Сначала проступает красивый янтарный цвет, потом коричневый, и затем чёрный густой заглушает всё. Перед нами почти нефть. Наливаем в крышечку, передаём по кругу, но никто не решается жертвовать своим здоровьем.

Выходим из кустов и бродим по улицам, передавая злосчастную бутылку друг другу. Никто не хочет её нести. Но и выкидывать тоже жалко. Всё-таки добыто непосильным трудом.

Встречаем весёлую подвыпившую тётку и осторожно предлагаем ей наше зелье:
– Батя сказал, рубит с первой стопки.
– Давай сюда! – довольно потирает руки тётка и убирает пузырь к себе за пазуху.

Спустя неделю встречаем её у реки, и она нас хватает за грудки.

– Эй, шпанюки! Вы чё за пойло подсунули? Мы после него блевали несколько дней! Думала, кишки выплюну!

Как мы от неё бежали без оглядки, до сих пор помню.

Поражаюсь, как мы выжили в девяностые? Хотя – как выжили… Кто в тюрьме, кто в могиле. Лихое десятилетие прочесало наши ряды жёстко и жестоко. Иногда, ворочаясь в постели от невозможности уснуть, вижу: школа, длинный коридор, множество дверей и я, восьмиклассница. Если вернуть всё назад, в какую дверь вошла бы? Не знаю.

Слава богу, сейчас всё не так. Не хочу такого нашим детям.