Не люблю лыжи

Не люблю лыжи. Юные девушки в подобных ситуациях говорят «ненавижу», и это смешит. Ненависть – слишком сильное чувство, чтобы им разбрасываться. Просто – не люблю. И тому есть уважительные причины. Начну с того, что у меня первый разряд по лыжным гонкам, за что спасибо Вооружённым силам СССР. Отчего нелюбовь? Всё очень просто. Пять лет кряду, с первого по пятый курс включительно, в Военно-медицинской академии мы бегали традиционные десятикилометровые лыжные кроссы. Трасса проходила в живописном посёлке Комарово, в дюнах по берегу Финского залива, в сосновом лесу, а также вдоль замёрзшего лесного озера. Запомнились лапы вековых елей, провисающих под тяжестью снежных глыб, и торжественная хвойная тишина. Вы спросите: а нелюбовь-то откуда? И вот теперь о главном! Ежегодное лыжное мероприятие с выставлением зачёта курировала кафедра физической подготовки. Более того, между курсами и факультетами развёртывалось многолетнее ожесточённое соревнование с фиксированием результатов, награждением победителей и порицанием отстающих. Зачётному мартовскому кроссу предшествовало как минимум десять тренировочных, то есть десять раз за зиму, задыхаясь в собственных испарениях и высунув от усердия языки, мы мчались по трассе, забывая о том, что это и есть то самое знаменитое Комарово, не замечая спящих под снегом вековых елей и прочих несомненных северных красот. Получается, что за пять лет учёбы я пробежал минимум пятьдесят десятикилометровых кроссов! Зачётному мероприятию ежегодно предшествовали как минимум три курсовых собрания, где нам настойчиво, убедительно, нежно, а порой и зловеще внушали, что мы должны выложиться, не подвести, не посрамить, не ударить лицом, не сойти с дистанции и, не дай бог, дистанцию не срезать, и множество прочих «не», «не», «не»… Получается, что лыжи в душе юного отпрыска ассоциировались даже не с физическими нагрузками, а с запугиванием, принуждением, угрозами. Но мы старались. Первокурсники, бывало, падали на трассе в обморок, но постепенно мы втягивались, и к четвёртому курсу в моей личной квалификационной книжке спортсмена-разрядника появилась запись о выдающемся лыжном достижении (1-й взрослый разряд!), заверенная гербовой академической печатью.
А теперь перенесёмся на полвека вперёд.

Январским вечером 2025 года мой Верунчик заявился домой из гостей с подаренными лыжами! Всё-всё как полагается – новенькие лыжи, палки и даже фирменные ботиночки! Это не какие-то там сопливые крепления времён моего детства. – Готовься, папочка! – многозначительно сказала жена, и тут я узнал, что через три дня мы выезжаем всей семьёй на Карельский перешеек в рамках городской акции «Лыжная стрела». На следующий день жена заявилась с работы с лыжами в руках! На её вопрос, где твои лыжи, «папочка» вздохнул. А Марина предложила повесить на внутренней двери прихожей плакат времён Гражданской войны, где алый красноармеец в будёновском шлеме «тычет в папу» пальцем и грозно спрашивает: «А ты купил лыжи?» – Давай-давай, папулечка! – ехидно подключился Верунчик, и «папулечка» понял – саботаж на этот раз не прокатит. И снова вернёмся в семидесятые.

Полвека тому назад. Идейно прокачанные после собраний, запуганные напутственной речью курсового офицера Гуньки: «Все тюрьмы вами забью!» – мы, первокурсники, сидим в электричке, сжимая лыжи, как воины перед Куликовской битвой. На противоположном сиденье расположились три вальяжных пятикурсника, тоже с лыжами, но расслабленные и уже с намечающимися животиками. Один из них достает термос, отвинчивает стаканчик, вынимает пробку, и в ноздри нам ударяет запах кофе с коньяком! До сих пор не уверен, чего в смеси было больше – кофе или коньяка? Вальяжные курсачи делают по затяжному глотку, и один из них говорит:
– Братцы, на трассе я заприметил участок, где точно можно срезать половину маршрута. Рискнём? Его товарищ делает очередной глоток и вздыхает:
– Так ведь ещё целых пять километров бежать! Вот бы девять срезать.

Полвека спустя. 2025 год. В праздничной электричке тоже пьют кофе, но коньячный запах по вагону не плывёт. Зато почтенный джентльмен, сидящий неподалёку, включает присоединённую к смартфону колонку, и по вагону плывут звуки аргентинского танго. Джентльмен приглашает свою спутницу и движется с ней по вагону в латиноамериканских ритмах под аплодисменты попутчиков.
Верунчик сияет распахнутыми восхищёнными глазёнками.

Полвека назад. Стартуем повзводно. Препод кафедры физо майор Кныш (чемпион мира по биатлону, между прочим!) стреляет из стартового пистолета-хлопушки, и мы бежим, суетливо наваливаясь, нагромождаясь и наползая на соперников. Лыжни на трассе всего две, а нас тридцать… И каждые десять минут на трассу запускают новую группу. На старте добрая половина наших зацепились друг за дружку лыжами и палками, парни рухнули в снег и судорожно дрыгали конечностями, пытаясь освободиться. Намеренно отстаю, а потом по снежной целине обгоняю всех. На это уходит много сил, которых, возможно, мне не хватит на финише.

Полвека спустя. На заснеженном перроне инструкторы разделили нас на три группы. Первая, матёрые лыжники, идёт на серьёзные дистанции – десять и пятнадцать километров по выбору. Вторая, лыжники-новички, отправляются на вступительное занятие-инструктаж, после которого идут с инструкторами пять километров. Третья, группа пешеходов-«безлыжников», собирается с инструкторами в пятикилометровую прогулку по зимнему лесу.
Вот и определились. Марина с Верунчиком присоединяются к группе новичков, а я, как саботажник, не купивший лыж, буду гулять среди заснеженных елей с маленьким термосом превосходного кофе.

Полвека назад. Бегу по лыжне, не замечая вековой мохнатой заснеженной красоты. От бегущих впереди и позади меня в буквальном смысле валит пар, а значит, я – такой же паровоз братьев Черепановых, запрограммированный на результат. У Виктора Цоя – «мой порядковый номер на рукаве». У меня пронумерованы грудь и спина. Карту-схему трассы я мельком видел на финише, она проходит вдоль залива и вокруг лесного озера, некоторые точки маршрута которого довольно близки друг к другу. Вальяжный пятикурсник прав – в этих местах вполне можно срезать дистанцию. Но и на кафедре не дураки – во всех критических точках стоят инструкторы. Инструктор не станет орать тебе вслед, он просто запишет номер, и нарушитель прямо с финиша отправится на гауптвахту. Бегу, испуская клубы пара, не замечая зимней красоты. Время от времени меня обгоняют более опытные лыжники. Старшекурсники в таком случае грозно орут: «Лыжню!» Это означает – надо сделать шаг в сторону и пропустить того, кто тебя обгоняет. А вот если старшекурсника обгоняю я, орать не принято. Нужно обходить его по снежной целине, утопая в пушистых сугробах и теряя последние силы. Иерархию в закрытых мужских коллективах во все времена никто не отменял. Бегу, парю-дымлю, задыхаюсь, икаю, кашляю, обгоняю слабых и уступаю лыжню сильным. В глазах оранжевые круги, в ушах поют сверчки… Глотнуть бы чего-нибудь, например, минералки или чайку, но на трассе не положено.

Полвека спустя. Неторопливо иду по тропе среди заснеженных вековых елей. В группе нас немного – человек двадцать. Наиболее резвые – «скандинавы», вооружённые палками для шведской или скандинавской ходьбы, давно ускакали по тропе вперёд. Заблудиться невозможно – через каждые двадцать метров к стволам и ветвям привязаны таблички с указанием направления движения. Впереди колонны – тётенька инструктор-экскурсовод. Позади инструктор, девушка Маша, которой вменяется в обязанность подбадривать отстающих. – А если кому-нибудь станет плохо? – спрашиваю я.
– Вызову по рации квадроцикл, и отвезём к электричке, – улыбается Маша. – Вам, надеюсь, хорошо? У нас ещё и скорая на финише дежурит. Мне хорошо! Мне настолько хорошо, что я в упоении снимаю всё это зимнее великолепие на смартфон! Не без умысла отстающие от группы дамочки-хохотушки в красивых алых комбинезонах предлагают «испить кофейку». Из-под пробки их термоса знакомо пахнуло коньячком… В зимнем лесном вакууме запах распространился даже до шедшей чуть впереди Маши. – Ого! – восклицает инструкторша. – Да у вас алкоголь!
– Присоединяйтесь! – приглашаю я.
– Нет-нет, я на дежурстве… Расслабляйтесь. Но только чур не отставать. Мужчину назначаю старшим! Мужчина тут – это я!
– А почему вы один? – вкрадчиво спрашивает одна из дамочек. – Такой ухоженный бодрый мужчинка, и один? Здесь обычно все парами.
– У меня дочка бежит лыжный кросс, – отвечаю, но не успеваю добавить «и жена».
– А сколько лет дочери? – тут же включается другая дамочка. Гордо отвечаю, что дочке недавно исполнилось девять лет. – Ого! – восклицает попутчица и с неумолимой женской логикой продолжает: – У молодого папы должна быть и молодая мама. Нам снова с тобой ничего не светит, Тамарка! Дамочки врубают запитанную от смартфона колонку, и окрест разносится бодрая песенка: «И уносят меня, и уносят меня в звенящую снежную даль три белых коня, три белых коня…»

Обгоняю на трассе однокурсника Даниила, который стартовал на двадцать минут раньше меня. Даниил – легендарный курсовой раздолбай, папа у него – академический профессор и генерал. Даниил идёт по лыжне, как по жизни, не торопясь, демонстративно попыхивая огромной гаванской сигарой… – Вова! – говорит мне Даниил, когда я обгоняю его по снежной целине. – Вова! Ну нельзя же так бежать, Вова! Береги здоровье! У нас вся жизнь впереди, а ты её растрачиваешь на разных там кроссах. Остановись, Вова, сделай затяжку легендарного гаванского табака!.. Эх, Вова, Вова…

А хороший у нас инструктор-экскурсовод. Эта прекрасная тётенька под шестьдесят бодро топает по лыжне и говорит, говорит, говорит… О том, чем карельские ели и сосны отличаются, скажем, от уральских. О том, что в этих местах густо растёт знаменитый орешник, а уже в километре к северу – не растёт. О свойствах карельского гранита как огненной лавы, застывшей в этих краях два миллиона лет назад. О том, что гранит бывает чёрный, красный, серый, зелёный, цветной, и чем эти виды дополняют и отличаются друг от друга. О незамерзающих родниках. О том, как правильно срезать целебную чагу с берёз, и когда именно её нужно срезать. О том, что не следует срезать чагу с упавших деревьев… Заслушиваются даже дамочки в алых комбезах, выключив музыкальную колонку. У меня есть молодая изобретательная подруга-читательница, офисный менеджер, она подобных дамочек-коллег ласково называет «девулями» и общается с ними на равных: «Ты присмотрись к ним, Вовочка, они – настоящие девули и есть. Они озорные, свободные, умные, креативные, с ними хоть на пьянку, хоть в баню, хоть на войну… И совсем не старушки! Вот только хороших мужчин на них не хватает…»

Полвека назад финиширую с глубоким выдохом и одновременной потерей сознания… Перед тем как, не отстёгивая лыжи, рухнуть в снег, чувствую ободряющий хлопок куратора майора Кныша:
– Молодец Вова! Есть норматив первого разряда! Поздравляю! Молоток! «Молоток» лежит на спине, разбросав в стороны ноги в лыжах, судорожно заглатывая морозный воздух… «Молоток» не знает и не желает знать, сколько у него ещё впереди в этом мире, в этом Времени и в этом Пространстве. «Молоток» и не хочет об этом знать – ему сейчас плохо, он умирает, он дымит, как перегретый мотор. И никто к нему не подходит, потому что рядом валяется на снегу ещё десятка два таких же «молотков»…

Полвека спустя совсем рядом находится ждущая тёплая электричка, а главное – армейская полевая кухня, где бесплатно угощают гречневой кашей с тушёнкой и наливают всем желающим горячий чай. Моих девчонок возле кухни, однако, нет. Спешу обратно к финишу, навстречу возвращающимся лыжникам. У самого финишного плаката стоят Верунчик с подружкой Дашей и чистят от снега лыжи. На вопрос, где мама, дочка отвечает:
– С ней всё в порядке, ещё идёт. Бегу по лыжне ещё метров двести и, наконец, вижу мамулечку в сопровождении инструктора, но идущую к финишу самостоятельно. Первый кросс в жизни мамы и дочери! – А ваша коза крутая! – говорит инструктор о Верунчике. – Десять минут занятий, и побежала. Чем-нибудь занимаетесь? А-а-а… Тогда понятно. Возле электрички едим вкусную кашу, пьём чай. А вот полвека назад каши не хотелось.

В палатке для обогрева от каши отказался. Но чая выпил кружки три залпом. Кажется, вся вода, из которой я состою, на трассе выкипела из меня. Снимаю куртку, тельняшка промокла насквозь. Достаю из вещмешка сухую. Кайф! А вот «низ» так и остался мокрым. В электричке спал. В общаге сразу разделся и рухнул в койку. До утра нас никто не будил. И утром физзарядку отменили. А на построении меня и ещё нескольких ребят поздравили с первым взрослым разрядом. Как там в рассказе Сергея Довлатова – стою в строю и думаю: о ком это они говорят? О ком?

А после каши была дискотека! И Верунчик 54 (!) раза прыгнула через скакалку, которую вращали два инструктора, установив тем самым рекорд дня. В электричке нам позвонила мама подруги Верунчика и напомнила, что Веру ждут к семнадцати часам в «Верёвочном парке» на дне рождения подруги Маши. Спросили у дочки, а выдержит ли она после раннего подъёма, пятикилометрового кросса и скакалки – верёвочный парк с альпинистским маршрутом. Спросили и услышали в ответ: «Конечно да!» После альпинистского вечера Верунчик испросила разрешения остаться у Маши ночевать. Изумились, но разрешили. А мы с мамой открыли шампанское и медленно при свечах выпили бутылку прекрасного брюта за этот чудесный зимний день и нашу неутомимую малышку. – В кого доча? – иронически спрашивал я после каждого фужера.
– Ну уж только не в меня! – улыбалась мама, но, помолчав, говорила: – Ну разве что малость, самую-самую малость.
И мы улыбались. И звучал из колонки «Снег над Ленинградом» Микаэла Таривердиева. А утром, едва рассвело, я позвонил маме Маши с вопросом, не пора ли забрать загулявшую дочу, как-никак одиннадцатый час утра. И услышал в ответ:
– Погодите часика полтора. Они сейчас с Машей пекут для вас печенье.
– В кого доча? – спросил я Марину и услышал в ответ:
– А вот теперь в меня. Теперь точно в меня! Владимир ГУД,
Санкт-Петербург Фото автора