Считайте меня коммунисткой

– Весна полным ходом идёт, какой ещё грипп? – в один голос возмущались сотрудники терапевтического отделения, где работает моя племянница Оля. В середине марта Горздрав издал приказ срочно перепрофилировать взрослую терапию в детскую инфекцию в связи с эпидемией гриппа.

Сотрудники – кто в слёзы, кто в крик:

– А нельзя, если уж на то пошло, сделать отделение для взрослых? Мы же с детьми никогда не работали!
– Приказы не обсуждаются, – сказала, как отрезала, заведующая. – Я вообще без работы осталась – у меня нет специализации. И ничего.

Очень даже понимаю девчат. Я, взрослый мужик, прошедший и Крым, и рым, и медные трубы, от вида чужой крови сознание теряю. И даже представления не имею, как можно в малипупошную детскую попу вонзать иголку, а уж тем более попасть в вену, которая не то что не прощупывается, а вообще не видна. Всё-таки медсёстры героические женщины!

Некоторые сотрудники взяли отпуск без содержания, но основной костяк остался работать. Начальство сказало «надо» – значит, надо. Племяшка моя оказалась в числе добровольцев, оставшихся бороться с эпидемией. А куда деваться? На руках двое детей – четырёхлетняя малышка и пятнадцатилетний сын, тот ещё оболтус. А муж «объелся груш». Кормить детей надо, одевать-обувать надо, себе на булавки надо, вот и приходится вертеться. Днём Оля на работе, вечером по капельницам бегает.

Девиз моей племяшки: что ни делается, всё к лучшему! В понедельник в 5.30 она проснулась без будильника (привыкла к режиму), навела порядок, покормила домашних питомцев, выгуляла собаку, приготовила завтрак себе и детям, покормила дочь, помогла ей одеться-обуться, между делом дала пинок сыну, чтобы просыпался, крикнула: «Завтрак на столе, не забудь закрыть входную дверь!» – отвела дочь в детсад, сдала с рук на руки воспитателям и успела прибежать на работу за полчаса до начала смены.

– Ужас ужасный! – пожаловалась сдававшая дежурство ночная палатная сестричка Юля. – За выходные тридцать два человека поступило. Миллион манипуляций! Одних антибиотиков больше ста флаконов за день ввести надо, анализов до фига, всё это в компьютер забиваешь. Ингаляции каждому первому по три раза в день, работа с историями, термометрия, выборка из листов назначений, заполнение документации… А уж про мамашек молчу, они своими разговорами замучили, дети и то лучше себя ведут. Короче, голова кругом, в туалет сходить некогда. Маковой росинки за сутки во рту не держала. Хотела от усталости заплакать, да некогда было. Техника глючит! Компьютер семь раз зависал, ингаляторы тоже, а у копира картридж скоро сдохнет, уже буквы еле видно… Короче, девочки, если через два дня я выйду на работу, считайте меня коммунисткой, если нет, скиньтесь на памятник.
– Ничего, прорвёмся, – ответила Оля и принялась за дело.

Работы действительно было много, даже очень много. Пришлось подключать к процессу более-менее свободную уборщицу Анну Леонидовну. Та приводила деток в процедурный кабинет, укладывала на кушетку и потом отводила в палату. А Оля брала кровь на биохимию и общий анализ.

Дело мастера боится. Очереди на забор крови не наблюдалось, правда, один вполне оформившийся юноша с пробивавшимися над верхней губой усами так заорал басом, увидев шприц, что у Оли уши заложило. Ничего, это бывает, может, его в детстве докторами пугали. Кого-то цыганами, кого-то полицией, а его – докторами. Пришлось успокаивать и отвлекать. Кстати, девочки, даже самые маленькие, стоически переносили процедуру забора крови. Самая маленькая семилетняя пигалица даже не пискнула, только левый глаз закрыла, а правым искоса наблюдала, как Оля открывала упаковку со шприцем, подсоединяла к канюле иглу и затягивала жгут. А потом – как кровь льётся в пробирку.

– Тётя, а почему она такая тёмная? – спросила малышка.
– А она и должна быть тёмная.
– А мама сказала, что у меня голубая, – улыбнулась девчушка и высунула язык.
– Юморная девочка. Сама мелкая, а острит как взрослая, – сказала племяшка Анне Леонидовне.
– Да она вчера весь персонал смешила, анекдоты рассказывала. У неё родители в цирке работают – папа клоун, мама акробат.

Вот и не верь после этого в наследственность.

Прошла неделя. За это время Оля запомнила всех деток в лицо и по фамилии. У кого-то брала кровь, кому-то ставила капельницы. Некоторые маленькие пациенты за это время успели выписаться из отделения.

Настал черёд смешливой семилетней девчушки из одиннадцатой палаты. Накануне выписки ей назначили стандартное обследование, включавшее в себя и взятие крови на общий анализ. Детей в тот день поступило много, впрочем, как всегда, поэтому Оля по привычке решила привлечь к работе только что вышедшую из отпуска санитарку:
– Марина Ивановна, не в службу, а в дружбу, приведите, пожалуйста, в процедурку Свету Казначееву из одиннадцатой палаты.

Через две минуты санитарка сообщила, что девочки в палате нет, её повели на рентген.

Оля удивилась, потому что было без десяти восемь, а рентген начинал работу в 8.30. Может, пораньше сегодня начали, наверно, как и я, трудоголики – решила она.

Прошёл час. Племянница вновь послала санитарку за девочкой, но та вернулась ни с чем:
– Её соседка по палате говорит, что Света ещё на рентгене.
– Какая соседка? В одиннадцатой палате всего три койки, там лежат два мальчика и одна девочка. Марина Ивановна, а как выглядит эта девочка?
– Да обычная. Светленькая, с косичками, на вид лет семь. Она сказала, что её зовут Аня Никулина.
– Кажется, я догадалась, в чём тут дело. Все приметы сходятся, – сказала Оля. Закончу с кровью, пойдём в палату, вместе будем разбираться.

Оля разобралась с забором крови и вместе с Мариной Ивановной направилась в ту палату.

– Это вот Аня Никулина, как я вам и говорила, Ольга Леонидовна, – сказала санитарка.
– Она же Света Казначеева, – укоризненно глянула на девочку племянница. – Зачем чужим именем назвалась? Опять шутишь?
– Ага, – улыбнулась Света. – А чем ещё заниматься, на улицу же не пускают.
– Надо будет попросить заведующую, чтобы она тебя не завтра, а сегодня выписала, ты, как я вижу, совсем здорова, – сказала племянница.

Выписали в тот же день. Скучно, конечно, стало в отделении после Светиного ухода. Зато спокойно.