Всеволод Шиловский: Вот почему я никогда не называю себя интеллигентом

– Нет-нет, это произошло гораздо раньше. Кстати, сниматься в кино меня пригласили ещё в 1948 году, я учился в третьем классе. Нужен был измождённый ребёнок, а тут я – чистый дистрофик. Фильм назывался «У них есть Родина». Привели нас, ребят, в киностудию на пробы, а потом решили чаем напоить. И в буфете я впервые увидел «живьём» Петра Алейникова и других знаменитых артистов. Но тогда я ещё не знал, кто эти люди… Меня на роль утвердили, но сняться не довелось – мама не пустила. Она меня тогда отправила в туберкулёзный санаторий под Ригу. Но за пробы я заработал двести рублей. По тем временам колоссальные деньги!

– В Одессе, но не на съёмках. Я тогда вообще не снимался. К друзьям приехал. Мы сидели дома у режиссёра Киры Муратовой. И туда пришёл человек. С чёрной шевелюрой, обаятельный. Это был Пётр Ефимович Тодоровский. Он взял в руки гитару – и всё. И никого вокруг не стало. Потом мы пошли с ним гулять и прогуляли всю ночь. Подружились. Я ему рассказывал про МХАТ, а он мне про фронт. Прошло время, и Пётр Ефимович мне звонит: «Сева, я тут фильм начинаю снимать». – «Я не снимаюсь в кино!» – «Ну хоть сценарий прочти». Прочитал – и не смог отказаться. Это был сценарий фильма «Военно-полевой роман». Дальше появились влюблённый фотограф в «Любимой женщине механика Гаврилова» и отец в «Интердевочке». Все роли очень разные. Я вообще нигде не повторяюсь. А здесь Пётр Ефимович давал мне то, что я хотел. И это было счастье. Так же у меня вышло с Андреем Смирновым, который специально для меня написал роль в фильме «Жила-была одна баба». Такое в кино происходит редко. А потом можно вспомнить целую плеяду громадных режиссёров, приглашавших меня в свои картины: Авербах, Менакер, Усков, Микаэлян, Светозаров, Краснопольский, Юнгвальд-Хилькевич и другие. Они дарили мне веру в искусство перевоплощения.

– И это притом что работа в кино пришла ко мне, лишь когда началась новая жизнь. До этого я спокойно отказывался от предложений, жил только МХАТом. Если бы он не разделился, никакого кино не было бы, только сцена.

– Вы тогда, в 1986-м, не согласились с позицией Олега Ефремова и ушли из театра, которому отдали тридцать лет жизни. Но теперь в Москве есть «маленький МХАТ» – так вы называете свой театр.
– Театру-студии Всеволода Шиловского официально полтора года. Я его открыл в свой 85-й день рождения. «Современник» и «Таганка» открывались одним спектаклем! А такого, чтобы театр открывался двенадцатью готовыми спектаклями, ещё не было. Знаете, я не верю в слова, верю только в поступки. А Сергей Семёнович Собянин, мэр нашей столицы, выделил грант на постройку Театра-студии Шиловского. Вот это для меня – поступок. Я вообще счастливый человек. Мне повезло встретить настоящих людей, которые действительно любят русское искусство и верят в него.
В моей труппе – только молодые актёры, и все – мои ученики. Женщины обеспечены ролями, как ни в одном театре мира, а за женские роли всегда идёт борьба. И все артистки у меня такие красавицы!

Понимаете, это очень важно – вырастить смену. Чем я и занимаюсь. Был такой режиссёр – сверхталантливый, но поначалу не слишком удачливый – Пётр Фоменко. В одном театре у него не сложилось, в другом, третьем… Такое уж у нас ремесло – не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Наконец он создал свой театр и обрёл жизнь в учениках. Покинул этот мир, но оставил такое наследие! Его театр живёт, спектакли идут, артисты чтут традиции, которые создал Пётр Наумович. Молодец!.. (В московском театре «Мастерская Петра Фоменко» работают П. Агуреева, сёстры Кутеповы, Е. Цыганов, К. Пирогов и другие знаменитые ученики режиссёра. – Ред.) А когда-то он и Лёва Дуров были два главных хулигана в Школе-студии МХАТ.

– И как они хулиганили? Выпивали?
– Можно и без выпивки хулиганить. Например, устраивать розыгрыши. Особенно в актёрских этюдах. Их же надо придумать! А придумывать не из чего. Я, например, помню, в учебном театре корову доил, за что услышал от преподавателя: «Вон со сцены!» А что касается алкоголя, то такого вообще не случалось, чтобы кто-нибудь из студентов этим баловался. Потому что отсев был жуткий. Ну как, если пятьсот человек на место? Раз уж закрепился – зубами цепляйся. Ректор Вениамин Захарович Радомысленский, «папа Веня», всё про всех знал. Держал студентов в ежовых рукавицах, и все его любили и боготворили.

Однажды Женю Урбанского и Славу Невинного схватили милиционеры на Рижском вокзале, спутали их с какими-то мазуриками, которые что-то украли с прилавка. Привели в отделение. Спрашивают: «Фамилия?» «Урбанский». «Фамилия?» «Невинный». «Я тебя серьёзно спрашиваю! Как фамилия?» Женя: «Да у него фамилия такая – Невинный!» – «А ты вообще рот закрой!» Обстановка накалялась. В итоге ребята взмолились: «Ну позвоните в Школу-студию МХАТ ректору!» Милиционеры позвонили, и папа Веня подтвердил: «Да, это мой лучший ученик Слава Невинный».

– Потому и рассказываю. А всякое другое… Вот почему я ненавижу всю эту болтовню об артистах, особенно в журналах? Потому что там теперь грязное бельё ворошат – кто с кем, расспрашивают о жёнах, детях… Про работу говорите! Как создавалась роль! Как раньше было. Раньше ведь в газетах и журналах не печатали эти жуткие вещи. О профессии сейчас вообще молчат! Это же унизительно.

– Да, они однозначно победили в холодной войне. А началось всё в 1957-м со Всемирного фестиваля молодёжи и студентов. Тогда пришли к нам их музыка, жвачки, порнография… И появилось по закоулкам много негритят. Запад вложил миллиарды в свою победу. А наша идеология тогда проиграла, к сожалению. С большим трудом потом пытались вернуть позиции, но до конца так и не получилось. Вы посмотрите: по улицам идёшь – на вывесках сплошь иностранные слова. Это же чудовищно. Или взять учёбу. Вот, например, сколько сейчас стоит обучение в платных театральных вузах? Миллионы! Это ужасно. А таланты не могут поступить, потому что у них нет денег. Поэтому я на своём месте по мере сил борюсь за каждого молодого человека.

– Это я в годы войны.

– У меня память такая, что мама восхищалась: «Как же в твоей голове всё это укладывается?» На самом деле я помню далеко не всё. Но детская память – это гениальная память. Конечно, те годы из неё не стёрлись. Помню, как мы с мамой эвакуировались в Казань. Вместе с авиамоторным заводом, на котором она работала. Как уже через месяц завод начал выпускать продукцию – прямо под открытым небом. Как трудно жили: в фанерном сарайчике в 12-метровой комнате, разделённой пополам марлевой занавеской, – на две семьи. Кровати для всех проживающих ставить было негде, поэтому спали по очереди – один шёл на работу, другой ложился спать после смены. Знаете, есть такая передача «Советский Союз». Я вообще редко соглашаюсь участвовать в телепрограммах, но тут, когда пригласили, сразу дал согласие. Потому что мне есть что вспомнить – своё счастливое детство.

– Были. Ну и что? Мама обо мне заботилась, сдавала кровь, чтобы Севочку подкармливать. Она была почётным донором СССР. Многим жизнь спасла своей кровью. Вот только на воспитание сына у неё времени не хватало. Воспитывала своим примером. Когда я рос, мама рано утром уходила на завод и возвращалась, когда я уже спал. В войну вообще не вылезала с завода. Я уверен: если бы не наши женщины, не их самоотверженность, мы бы фашистов не победили.

– А как же. Мы, московские мальчишки из рабочего Сталинского района, считались вроде как шпана. При этом были вполне нормальные ребята. В школу железно ходили, к учёбе стремились, старших уважали. Сейчас же дети хамят учителям. Мы даже представить такое не могли – хамить учителю! Потом в восьмом классе нас объединили с девчонками. Мы же раздельно учились. И жизнь началась новая и фантастическая! Первые влюблённости, танцы, шманцы… И слово «национальность» мы вообще не понимали. В моём классе учился Ромка Левинсон. Его обидели ребята из другого класса. Так мы их за Ромку отметелили так, что они потом обходили нас стороной. А Ромка потом стал заслуженным мастером спорта по борьбе. Должен сказать, что в рабочей среде никогда не обращали внимания, у кого какая национальность. Это среди интеллигенции в ходу было. Не люблю эту публику, в основной своей массе склонную к предательству. Сколько писем было подписано представителями этой «прослойки» в 37-м! Против кого надо, против того и подпишут. Поэтому я никогда не считал себя интеллигентом. Человеком интеллектуальным – считал, мастером – считал и считаю. А интеллигентом – нет. Если надо, и по морде дадим.

– Да, конечно. У меня характер вспыльчивый. Я борюсь с этим недостатком, но иногда заносит, сильно. Это рабочий Сталинский район во мне живёт по сей день – не забалуешь!

– А Дом пионеров, с которого я начала разговор, всё же сыграл роль в вашей жизни?
– Ещё как. Сейчас из этого Дома пионеров, естественно, сделали банк – пионеры теперь не в почёте. У нас был потрясающий педагог Николай Петрович Баженов, артист театра имени Станиславского. И он никого не готовил в артисты. Я единственный из его воспитанников пошёл в лицедеи. Николай Петрович просто ставил с нами спектакли, мы занимались поэзией, литературой… Рядом был Театр имени Моссовета, который тогда только отремонтировали – в войну в него попала бомба. Его артисты шефствовали над нами. И мы, мальчишки, ходили на все спектакли. Сидели на верхнем ярусе и видели всю эту гениальную труппу: Завадского, Мордвинова, Марецкую, Плятта…
Просто из нас тогда делали людей. Вот в моём классе было сорок два человека, и все получили высшее образование, вышли в люди, заняли высокие должности. Все сорок два человека из рабочего района! Такие были педагоги, такая была атмосфера. Всюду – и в спортивной школе, и в драматической студии, которые я посещал. И родители за это ничего не платили. А ещё в моём детстве был замечательный пионерский лагерь. Почти бесплатный. Три смены. Я уже учился в Школе-студии МХАТ и всё ездил в тот лагерь, не мог оторваться – но уже физоргом или младшим педагогом.

А я, кстати, не только играл главные роли в постановках нашей драматической студии, но ещё и пел перед сеансами в кинотеатре «Родина». У меня голос был сильный. Кинотеатр имел свой музыкальный коллектив, и я в нём значился солистом. Так меня на улице было слышно!

– Разный. «Простор голубой, Земля за кормой, Гордо реет над нами Флаг Отчизны родной…» (напевает) – ну и так далее.

– Я ни на что не пытаюсь ответить, я играю. Существую. Не сходя с кровати – мой герой весь спектакль сидит на больничной койке. А что касается смысла жизни – так я его уже вам высказал: я готовлю смену, борюсь за каждого молодого человека. В СССР, когда началась Великая Отечественная, 13-летние мальчишки стояли в военкоматах в очередях – просились на фронт. Они были так воспитаны – патриотами своей Родины. А сейчас – здоровые лбы стоят в очереди в Шереметьеве, чтобы сбежать в тихое место. Что с этим делать?.. Вот я недавно поставил спектакль о той войне «Не покидай меня». Придёте – наплачетесь. Как сказал один зритель, очень уважаемый в стране человек: «У Шиловского в спектакле ни разу не звучит слово «патриотизм», но как же точно раскрывается в нём сам смысл этого понятия!» А ещё у нас нет ни одного спектакля, в котором мы бы плохо относились к классике. У нас «Дядя Ваня» – это Чехов, «Игроки» – Гоголь… И надо видеть, что со зрителями происходит, как эмоционально они реагируют. А всё потому, что люди пришли в театр, в котором чтутся великие традиции русского искусства, – пришли во МХАТ, хотя и маленький…